Шаманские легенды и полеты

УСПЕШНАЯ ОПЕРАЦИЯ

Человек возвращался в город. На развилке дорог ему встретился нищий старик, который под мышкой нес шаманский бубен. Человек собирал старые вещи, поэтому был рад такой встрече.

– Продай бубен, старик.

– Не надо денег, – ответил тот, – бери так. Заполучив бубен даром, человек долго рассматривал его

и ощупывал. Бубен был круглой формы белого цвета. На деревянный ободок была натянута оленья шкура. На лицевой стороне посередине был выведен ромб, из которого в четыре стороны отходили лучи. На каждый луч были нанесены фигуры: медведи, люди, птицы, олени. Фигуры заполоняли также все поле бубна. По окружности были нарисованы, как будто детской рукой, жилища разной формы. На обратной стороне бубна – множество параллельных железных прутков, к которым были подвешены металлические фигурки и колокольчики.

Придя домой, он положил бубен в угол и вскоре забыл про него.

Однажды вечером человек услышал, что комнату наполняет странное гудение, перемежающееся звоном колокольчиков. Человек спрашивал у жены и своих детей, но никто, кроме него, не слышал этого шума. На следующий вечер история с шумом повторилась, только в этот раз человек почувствовал сильное притяжение, исходившее из того угла комнаты, где лежал шаманский бубен.

– Вот оно в чем дело, – вырвалось у него.

Как только он приблизился к бубну, гудение переросло в ритмичные удары, похожие на сердцебиение, а из-под натянутой кожи послышалось шуршание, будто внутри бубна копошились сонмы насекомых.

Человек (назовем его Че) долго не решался взять в руки шаманский бубен, но все-таки пересилил себя, и руки сами стали выбивать некий ритм. Из бубна потянуло холодом. Порывом ветра распахнуло окно, и какая-то сила придавила Че к полу. Некий голос стал вещать:

– Приложи ухо к бубну и ты услышишь, как шумит ветер и мычит луна, как шипят капли дождя, разбиваясь о поверхность твоей ладони. Бубен – это окно в мир пусто ты. Это гнездо, в которое слетаются духи. Полный ими, бубен бывает очень тяжел. Бубен – это тяга и кормушка для духов, питающихся песнями шамана...

Затем бубен стал рассказывать о себе в песне, как он был создан. Вначале он был оленем, с которого сняли шкуру. Его кровью окропили Могучую лиственницу и отщепили от нее кусок древесины. Древесина пошла на обод для бубна. На ободе оставили шесть рогообразных отростков. Это шесть сосцов, из которых струится солнечное молоко, питающее духов и самого шамана во время камлания. Лучшие художники дважды разрисовывали бубен и дважды духи отвергали их работу и лишь на третий раз согласились здесь поселиться...

Че открыл глаза. На лбу у него была мокрая тряпица, в глаза бил солнечный свет. Жена понимающе смотрела на него своими большими карими глазами.

– Что за представление ты устроил вчера среди ночи? Соседи были в ужасе. Ты знаешь? Я уже было подумала, что ты опять перебрал, – она потрогала его лицо. – Вроде бы жар спал. Врач будет в два часа...

Она еще что-то говорила: про погоду, про политику, про успеваемость детей в школе, но Че ее уже не слышал. Глаза его закрывались, и он снова наблюдал закат двух солнц и восход щербатой луны.

Он чуть не захлебнулся в водах бескрайнего океана. Чудовищная рыба поглотила его и вынесла на каменистый берег. Осмотревшись, Че понял, что это был остров, посреди которого плескалось озеро. На озере покачивался еще один остров. Он казался бы совершенно пустынным, если бы не огромное дерево и не груды человеческих костей, устилающих его подножие. Чей-то голос сказал Че:

– Раз в году в ветвях этого дерева гнездится трехногий ворон с желтыми глазами и железными когтями.

Че обернулся, чтобы увидеть, кто с ним говорит, и заметил мышь, выползающую из его правого уха. В этот же миг он очутился на дереве, висящем, как созревший плод. Все ветви дерева были увешаны такими плодами. Они колыхались при малейшем дуновении ветра, сталкивались друг с другом и стонали.

Внезапно появился трехлапый ворон. Он рассек клювом грудь Че и, взяв за ноги, выпотрошил из кожи все его кости...

Че пришел в себя и ощутил нестерпимую боль во всем теле. В углу комнаты он заметил свою жену. Ее глаза были полны слез. Она разговаривала с врачом, который все время пожимал плечами. Из их разговора Че стало понятно, что он тяжело болен. Женщина говорила врачу, что вчера ночью она сняла Че с дерева, в ветвях которого тот сидел совершенно голый напротив зоомагазина.

– Ночи сейчас холодные, – сказал врач, – переохлаждение может сказаться на его общем состоянии. Да, и самое главное: вы нашли его одежду?

– Нет. На его теле стали проступать странные татуировки.

– Это могут быть пигментные пятна, – возразил врач. Че снова услышал удары бубна и его стало корчить в судорогах. Мысли его вновь потекли по неведомым тропам

сна.

Вот он снова на берегу Мирового океана. Вдали Че увидел огромную белую гору, но когда приблизился к ней, понял, что это женщина в рыбьей чешуе, наполовину погруженная в воду. Она казалась мертвой, и ее неподвижные глаза напоминали плохо вымытые окна. Че заглянул в них и увидел, что внутри полно духов, которые пляшут и пьют чай из самовара. Внезапно женщина зевнула и втянула в себя растерявшегося Че. Внутри было темно и тихо, но стоило Че обернуться, как пространство тускло осветилось. На пригорке сидела мышь и играла на варгане*, издающем мрачный жужжащий звук. За ней показались три отверстия в земле, из которых валил едкий дым.

– В эти норы ты должен заглянуть, – не переставая играть, сказала мышь, – но помни, что тамошние обитатели постоянно поедают друг друга.

Че зашел в первую нору. Там его жестоко запеленали и. положив в железную колыбель, принялись раскачивать. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, пока от усилия не порвались веревки.

Во второй норе Че встретил трех женщин, покрытых оленьей шерстью. На головах у них ветвились железные рога, на которых гнездились птицы. Одна женщина подошла к Че и сразу же отрезала ему голову. Из раны хлынула кровь. В ее потоках можно было различить мелких рыбешек черного цвета. Кровь почти было затопила нору, как появился человек, похожий на медведя. Он сказал:

– Он мой! Дайте его мне, я хочу его обнять!

И он так сжал Че в своих объятиях, что затрещали кости. Затем человек-медведь взял иглу величиной с палку и стал протыкать свою жертву насквозь, пересчитывая все суставы и части тела.

– В тебе нет ничего лишнего, – сказал он, – ты должен умереть.

– А волосы? Ты пересчитал волосы? – спросила мышь, появившись из темноты.

– Э, вот это да! – удивился человекомедведь. – У тебя одна лишняя ресница.

С этими словами он принялся ловить удочкой голову Че в кровавом озере. Выловив голову, он вложил ее в руки Че и проводил его до последней норы.

Посреди третьей норы на железных цепях был подвешен огромный котел, в котором варилась и булькала черная смола. За котлом прятался маленький нагой человек с длинными щипцами и дырявым молотом. Он взял у Че отрезанную голову и посадил ее на высокий шест. Свысока голова наблюдала за тем, как было рассечено ее чело и вынуто оттуда сердце. Как из сердца был извлечен язык в виде змеи. Все внутренности были брошены в котел и затем съедены. В печальной трапезе принимала участие и сама отрезанная голова, хотя внутренне этому противилась. Вместо съеденных частей тела кузнецом были выкованы другие, железные.

– Однако я совсем забыл про глаза, – пропищал кузнец, обращая свой взор к отрезанной голове. Голова же делала вид, что не понимает, о чем речь, поскольку ей было и так нестерпимо больно. – Успокойся! Тебе нужны другие глаза, чтобы по-настоящему видеть, другие уши, чтобы внимать духам.

Кузнец попытался дотянуться до головы, но шест, на котором та покоилась, за это время вырос. Тогда кузнец принялся грызть шест острыми зубами, однако, откуда ни возьмись, в нору залетела стайка воробьев. Воробьи подхватили голову и понесли ее над темными лесами и глубокими озерами, заснеженными горами и зловонными болотами. Все это голова прекрасно видела. Она видела, как пустился в погоню кузнец, как он стал кидать в них сначала щипцы, затем камень и молот, но только молот достиг цели. Он ударил голову в темя, и та упала. Кузнец поднял голову с земли: на его ладони лежал голый череп, лишенный признаков жизни.

– Только ты и я, – сказал кузнец, – теперь знаем, что такое жизнь и, что такое смерть.

Кузнец отнес череп в свою нору, приложил его к туловищу, нарастил плоть и собрал все кости заново. Проделал железным пальцем два уха и одно на затылке.

– Возвращайся назад, но помни, что сердце пока останется у меня как залог твоего возвращения.

Так говорил кузнец. Потом он дунул в лицо, и Че пришел в себя...

Напротив него сидела жена в белом халате. Сам он лежал на больничной койке, а вокруг суетились какие-то люди, тоже одетые в белое. Они перебирали и подготавливали какие-то ножи, ножницы, иглы и зажимы. На газе кипятились какие-то кастрюли.

– Тебе предстоит операция, – строго сказала жена и потом добавила: – Ты только не переживай. Я уже обо всем договорилась и все для себя решила. Теперь ты дол жен решить...

Внезапно Че почувствовал приток сил. Он резко поднялся с кровати и одним прыжком оказался у двери. Он бежал по темным коридорам больницы и слышал, как где-то позади громыхает больничная каталка. Так он несся, сломя голову, пока не столкнулся с врачом в белой маске и белых перчатках. Врач скинул белый халат, под которым скрывался пернатый наряд шамана, увешанный железными побрякушками. Врач разжал челюсти Че и вложил в его рот нечто горькое и липкое, похожее на сгусток желчи. После этого Че вновь стал слышать биение своего сердца. Шаман же сказал:

– Твоя прошлая жизнь протекла в обмане: дети, жена, соседи и сослуживцы по работе – не более, чем духи, мучавшие тебя. Жизнь твоя – не более, чем испытание духами. Те же существа, которые кажутся тебе духами, – на самом деле твоя настоящая семья.

Голос шамана смолк и Че открыл глаза. Возле него по-прежнему сидела его жена. Она еле сдерживала свою радость.

– Дорогой, – начала она, широко улыбаясь, – операция прошла успешно...

Пелена постепенно спадала с глаз Че, и он увидел, как тело жены покрывается оленьей шерстью, а из головы прорастают оленьи рожки.

…..


из сети

"... У таймырского шамана Семюена Нгонджа [Семен Момде ~ Нгомде] записана следующая автобиография.

"Шаманы бывают разные. В старину в нашем роде по отцу был простой (не шаман) человек. Этот человек, подружившись с болезнью, отправился вместе с ней куда-то на край земли. Пришли они к трем чумам. Придя сюда, человек, не знаю, наяву или во сне, вошел в первый чум. Этот чум снаружи был совершенно белым. Сидел в нем человек с пестрым ледяным носом. Он сказал: "Ты иди дальше от меня, еще не пришел черед и не настало время, ко мне зайдешь на обратном пути, тогда я тебе все расскажу. Теперь выйди отсюда". Вышел и вошел во второй, средний чум. В нем лежал больной, все лицо и руки были в язвах. "Откуда?", - спросил он. - "Меня послал сюда сосед", - "Почему же я не знаю, что есть у меня сосед? - сказал больной. - Что ты ищешь, разожгите огонь". Кто-то разжег огонь. Поставил на него медный котел, повалили человека, сняли с него кожу, освежевали его тело, как тушу дикого оленя, и положили в котел варить. Больная оказалась женщиной. Она сказала: "Зачем я тебя варю? Ты в среднем мире жил настоящим человеком, и тело твое очень смрадное, варю, чтобы нечистотf твоя испарилась. Когда станешь шаманом, будешь уметь разыскивать пути болезней. Варю тебя потому, что если тебя попросят камлать, идя туда, не стыдился бы нечистоты своей. Чтобы очистить тебя от воды материнского рождения, варю тебя". Вот в котле, во время кипения, кости человека стали голосить, всяческими голосами птиц. Женщина сказала дотом: "Дайте (деревянное) корытце". Когда принесли, это оказалось не корытцем, а железной колыбелью. Старуха из котла выложила все мясо и все кости в колыбель и сказана: "О-о, оказывается, еще не готово, хорошо бы дать имя среднего духа - мое имя дать. Надо еще его куда-то послать". Пересчитав все кости, женщина сказала: "Оказывается, колыбель большая для него - это плохо. Надо, чтобы все его суставы дошли, чтобы ему стать шаманом, а то просто будет менериком. Меня называют пожирающей (людей) болезнью. Я, с одной стороны, действительно пожираю людей, с другой стороны, создаю шаманов". Вот он (человек) к кому попал. Вот этого человека запеленали и стали укачивать. Он плачет и думает: "Вот дух начала шаманства похитил, сделал меня, оказывается, своим ребенком-приемышем, я есть хочу". Женщина дала ему пососать грудь, говоря: "Это у меня, голубчик, будет с уплатой. Когда станешь шаманом, после придешь ко мне, я тебя узнаю, и ты меня не бойся, больного человека поправлю". Кончив давать грудь, спросила: "Видишь ли эти чумы?". Человек увидел три чума. "Теперь ты отправляйся. Эти три чума, на которые три месячные луча в виде веревок падают, имеют свое происхождение от месяца. Если болезнь появится от месяца, ты и сам, наверное, найдешь эти чумы. Вот ночевал в двух чумах. Вот твое сердце, которое могло бояться, когда ты ночевал, заставили переделывать его, теперь ты перестанешь бояться. Иди в тот третий чум". Вошел, сидела там одна женщина. "Что это за гость, откуда ты? - спросила она. - Я не знаю, откуда ты, был ли ты у тех жителей?". Человек сказал: "Да". - "Если это так, хозяйка последнего чума Надяпта нгуо - младший дух. Чум ее очень жаркий. Что говорят в этом чуме?". - "Ничего не говорят, только "зайди" сказали". - "Если так, то должна буду над тобой поработать. Бедненький мой, пришел ты ко мне, ведь каждый человек приходит ко мне, чтобы завершиться. Для этого, должно быть, и послали тебя, И после ты, наверное, будешь кого-либо о чем-либо просить. "Пусть она, возложив руку, сделает", - говоря, послали, наверное (ко мне). Хорошо, сделаю. Ну, хорошо, вот что я тебе скажу. У тебя сердце не доделано, его сделали только небоязливым, а до конца не сделали, как следует. Я тебе сделаю три сердца с одним основанием. Для чего я это сделаю? С этим одним сердцем с какой бы болезнью ни разговаривал, бояться не будешь, Я еще сделаю тебе семь сердец, ими будешь пользоваться при путях семи болезней, но всеми ими зараз пользоваться не будешь. Вот сделав тебе семь сердец, отправляю, иди, большой работы не было. Один чум послал тебя, сказал, что недостаточен ты, второй чум варил тебя, что я буду долго делать? Вот ныне ты будешь иметь глаза, видящие огонь, другие глаза, видящие духов. С этими глазами ты будешь камлать, отправляйся". Человек на это сказал: "Что зная, я пойду, как пришел сюда, тебя не знаю". Женщина ответила: "Если ты (думаешь): не найду дорогу - я тебя поведу". Повела и, приведя к одному месту, оставив одного, сказала: "Ну ты дальше пойдешь?". Человек ответил: "Нет, не знаю дорогу, наверное, пропаду". - "Ладно уж, я тебя оставлю одного, близко приведя". Повела дальше и оставила в одном месте. Человек подумал: "Как я дальше пойду?". Огляделся, оказывается, стоит один. Увидел дерево с тремя разветвлениями. Что это за дерево? У подножия его слышалось пение. Когда человек прислушался, оказалось пение шаманским, он стал подражать ему. Затем сказал: "3ачем же я пою? ". Остановился. Вот так в старину люди становились шаманами.

Из трех разветвлений дерева три человека вышли. Они сказали: "Ну, дружок, откуда и зачем пришел?". - "Слишком много путей, не знаю, как пойти? Все позабыл, где мать и где отец, вы меня как-нибудь до места моего доведите, чтобы я не умер". - "Ну, дружок, ты нас не знаешь, не узнаёшь? Когда-нибудь у нас не бывал ли?". - "Нет, будто не бывал". - "В трех чумах разве не был? Те - наши постоянные чумы, а вот приходим сюда, чтобы встретить человека, которого хотим сделать шаманом. Ну, дружок, мы тебя не поведем. Разве ты на южной стороне ничего не видишь?". - "Нет". - "Мы видим, что, оказывается, очень размножились люди, много они хотят. Ты, уродившаяся на большом разветвлении дерева и ставшая большой болезнью, иди. Когда пойдем мы вдвоем, поведем его с собою, пусть один останется здесь сторожить". Человек сказал: "Ну, други, мне никакого совета не дали". - "Ты зачем пришел?". Я: "Чтобы дали мне разум, чтобы стать человеком, - стал просить и молить. - Если вы есть люди, пожирающие, меня не трогайте", - стал умолять. На это сказали (духи): "Вот, здесь мы тебя оставим ночевать, и так станем обучать. Таково бывает происхождение (шамана). Мы от одного человека уродившиеся женщины. Она (женщина) уродила нас, чтобы мы внутри дерева жили. Вот нас ты и нашел. И твое происхождение не так далеко, близко. Мы, будучи духами, создающими шаманов, мы не пожираем людей, но люди нашего воздуха не выносят, человеком, приносящим наш воздух, ты будешь. Вот, здесь переночевав, пойдешь, мы тебе такой завет дадим: "Впоследствии ты будешь до тех пор жить, пока не станешь на ноги, опираясь на два посоха. Вот мы к показавшимся там вдали людям не пойдем, ты один иди по таким-то путям. Когда придешь (к себе), плохо не думай о нас, что ничего не сделали. По-хорошему к нам будешь обращаться, мы тебе станем помогать. Ну, иди"". - "Как я пойду, ничего не видя". - "Э, позабыли". Дали очки, но не металлические и не стеклянные, издали черные. Как наденешь их, приближается даль. Как наденешь, все места делаются видней, можно куда угодно идти. "Вот тебе очки, - сказали, - одалживаем. Они тебе не будут видны. Когда тебе плутать придется во время камлания, позови их, закричи, тогда они появятся. Вот эти очки возьми в одолжение. Может быть, ты будешь хвастаться, только и будешь говорить о них во время камлания. Если в обычное время будешь говорить о них, очень быстро тебя за голову повесят. Ты должен идти по тому пути, по которому указывают очки. Если по другому пути пойдешь, голову свою потеряешь".

Вот человек стал идти, впереди чум показался, он вытягивался и расширялся, не знал, наверное, кто его раздувал гак. Человек постоял в раздумье, как ему быть: "Однако зайду, что поделаешь", - решил. Когда стал подходить, внутри чума раздалось распевание. Человек испугался, но все же вошел. Там некоторые люди, буйно сумасшедшие, лежали связанные, некоторые один другого кололи острыми предметами, резали, некоторые разрывали свое тело зубами. Никто не желал разговаривать с ним. Он подумал: "Все же нужно как-то попытаться. Если я от светлых духов имею предназначение, давай-ка их остановлю". Трижды на них дунул. Они перестали колоться, резаться и петь и сказали: "Ты, придя сюда, огонь развел, оказывается?". - "Я пришел от духов, создающих шамана". - "Ну, дружок, чего ради ты пришел? Если ты действительно пришел от духа, создающего шаманов, почему ты не покажешь знамения этого. Зачем в наш чум пришел, чего просить? Разве не желаешь получить чего-либо, чтобы в стороне солнца иметь с собой знамение от нас?". - "Когда у вас в глазах запестреет, тогда, наверное, с ума сходите. Если хотите дать мне, я от каждого из вас по одному глазу унесу. Когда человек станет сходить с ума, чтобы стать шаманом, я буду лечить его этими глазами". - "Хорошо, мы тоже так думаем. Вот эти глаза, хотя ты и унесешь, вместе дадим тебе нож длиною с четверть". - "Зачем я нож унесу, плохо будет, если кто-либо колотьем заболеет и при этом нож будет - нехорошо. Хотя я хотел взять глаза, но бывает много лживых глаз, нож-то как унесу? После, когда я стану камлать и самозакалываться в спину или в грудь, через отверстие душу человека выпущу, как стану лечить? Лучше своим советом стану жить. Я, кажется, не переночевав, от вас не уйду, спать захотел. Я так не усну, может, как вы, с ума сойду. Как вы, никто мне не поможет. Свяжите меня. Если я вошел в чум духов начала сумасшествия, то завязки останутся на месте, если в обычный чум вошел, завязки отпадут". Через сколько-то времени проснулся, лежал связанным. "Вот я пойду, - сказал человек. - Если пойдете со мною, идите". - "Нет, не пойдем. Мы хотим дать вместо себя глаза. Ты не хотел брать, но возьми". -"Ну, ладно уж, дайте, я не хотел быть лживым шаманом. Ладно, ставши шаманом, я иногда буду ваш чум находить". Человек пошел дальше. Глазами увидел чум. Глаза его спросили: "Как далеко место по-твоему?". - "Далеко". - "Посмотри на этот чум, стоит он без солнца, мелькает - нюки (сделаны) из жести. Войдем в него", - сказали глаза, - "Не знаю, к добру или нет заставляют зайти?". Покрышка дымохода медная. Человек выглянул из чума и спросил: "Кто ты? Я про твое происхождение не знаю". - "Наверное, ты от духа, создающего шаманов. Что ты ищешь? Видимо, ты необычный человек?". - "Э, бедняжка, и я от людей происхожу, так же, как и ты, мучившись, стала духом происхождения шаманов. Ну, разгадай меня". - "Зачем я стану разгадывать тебя, я и так тебя знаю. Ты, будучи обманного происхождения шаманкой, не сделав себе костюма, умерла. Я к тебе не зайду, пройду мимо". - "Я тебе, ради того что приходил, подарю кусочек жести". - "Что ты это? Может быть, это не стоящая вещь?". - "Нет, возьми, после, ставши шаманом, сделай себе (из него) козырек". - "Нет, не возьму, сияние добрых божеств очень сильно, будет больно от жести". - "Нет, возьми". - "Ну, ладно, раз даешь, возьму, унесу".

Вот человек пошел дальше, огляделся кругом. Рядом раздался голос: "Что ты видишь?". - "Я вижу, что далеко, далеко земля очень разукрасилась, все деревья и травы голосят. Хотя вы и (духи) хозяева глаз, зачем вы врете?". - "Нет, не врем, отсюда будет твое происхождение". Человек пошел по разукрашенной земле. Показался чум с нюками, с убранством из олова. Вошел туда, там сидела женщина с повязкой из олова на лбу. Как только разжигали огонь, олово (растопляясь) протекало. Она сказала: "Э, друг, возьми повязку". - "Нет, ты слабая (мягкая), ковкая, как олово (божество), буду несильным". Вот таково начало нашего шаманства издавна, когда, камлая, отправляешься, обходить все эти места. Этот человек был Нгуомджа, а другой предок Нгалмыдаса. От них я имею свое происхождение. Человек, проживая обычным путем, не становится шаманом. Сам себе не верит, хотя и создают его шаманом. Шаман умирает, и все его бесчисленные духи приходят к тебе и находят тебя. Вот из этого чума три человека, выйдя, стали по берегу реки идти. Есть море, но мы туда не пойдем, пойдем в долгий путь. Река оказалась с семью руслами. Вот они трое стали спрашивать меня: "Что это такое?". Я не знал. Сказали: "Каждый большой шаман имеет семь начал. По этим началам спускаясь, найдешь начало болезни. Если (спустившись) по первому руслу не найдешь, найдешь по второму и так дальше". Вот люди нашли гусиные яйца, сказали: "Смотрите, мы только и заставляем его угадывать. Вылупятся птенцы, как бы они не убежали, примем меры. Сделаем запруду на воде". Хотят сюда загнать гусиных птенцов. "Давайте, сделаем сети. Одну из мота, другую из волос. Давайте закинем сети". На берегу воткнули палки (для привязывания) спуска, "Давайте вселенной рыбу повить. Якуты и самоеды пусть отсюда снабжаются рыбой. Давайте, оставив их (сети), отправимся, обходя верховья вод". Разыскивали низовья речек: все они впали в семь озер. В каждом озере находилось по одному острову. На одном острове были маленькие казарки (нетика) [сятикэ?], некоторые из них сидели на гнездах, некоторые бродили по острову. На втором острове были каменушки, на третьем - лебеди и гуси и другие птицы. Все они или высиживали яйца, или бродили по островам. Я спросил: "Что это такое?". Один из спутников рассказал: "Это разные птицы. В старину когда-то вода по земле прошла. Были ли тогда люди, неизвестно. Видишь маленькую утку, она не сидела, она через семь слоев льда опустилась под землю-это и есть каменушка. Она нырнула в воду и вынырнула на другой остров. Как посмотрели, она несла в клюве разные травы. Все эти травы она разбрасывала по берегам озера, появились растения". Я думаю: "Со старины, значит, такой порядок. Нгуо Туро хозяйка, земли подпора. Когда по бубну человек, знающий начало мироздания, ударит, говоря про это, тогда глаза шамана проясняются и он видит дальше". Я думаю: "Однако я здесь заночую". Как я пригляделся, некоторые из гусей, птиц одноглазые, некоторые с отрезанными крыльями, некоторые хромые. "Почему так?", - спросил я. Ответили: "Умерших шаманов гуси, наверное, такие бывают. Это, наверное, вернувшиеся духи (умершего шамана). Вот один глаз, или одна нога, или одно крыло, придя к потомку, делает из него шамана". - "Я умру, наверное, и буду с такими же духами", - сказал. Мне (мои спутники) посоветовали: "Некоторые птицы целые, мы тебе дадим некоторых из них. Ты их пока не бери, после, ставши шаманом, будешь ими пользоваться". Я спросил: "Вот по островам лежат птицы, высиживая птенцов". Сказали: "На южной стороне лежащие птицы - это птицы, от которых ведет начало питание людей; на северной стороне лежащие птицы созданы для нужд шаманов, и самоедских, и долганских". Шаманские птицы стали уплывать к северу. Половина птиц была большими, половина - мелкими. Шаманы разные родятся - большие шаманы больших птиц держат, средние шаманы - средней величины и малые (плохие) шаманы - малых. "Что нам делать? - советуются. - Как бы вместе с птицами проплыть", Я подумал: "Ну, я пропал". - "Ты проплывешь ли?", - спросили. - "Если научите, проплыву". Стали плыть, оглядываясь, спутники мои сзади вместе стали плыть. Маленькие птички все остались на островках. Так плыли мы вместе с птицами. Когда вышли на берег, меня спросили: "Чего начало нашли?". Я сказал: "Все эти места обошел. Когда буду шаманом, очевидно, по этим местам буду ходить. Все же меня плохо обучают, только (указывая) дороги смерти. Ну, друзья, дайте мне совет, ничего особенного не вижу, хорошо бы меня оставили". Впереди увидел высыхающее травянистое озеро. "Что это, не вернусь ли назад?", - подумал я. Сказали: "После, когда станешь шаманом, некоторые озера будут с водой, некоторые - без, и только тогда станешь шаманом, когда эти некоторые озера наполнятся водой". Так, помимо воли, тебя обучают, хотя бы и не хочешь. Вот я и думаю, отсюда я стал шаманом. Мои спутники сказали: "Мы должны расстаться. Давайте, все трое говорить по-птичьи; один - как большие гуси, другой - как средние гуси, третий - как малые гуси, один - как лебеди, и так по-разному, чтобы впоследствии наш человек стал подражать им". Стали по-разному гоготать. Кончив, сказали: "Когда станешь шаманом, камлать станешь, вот тех птиц, которых видел, ты будешь так призывать. Когда перед тем, как камлать, усядешься, по-птичьи гогоча, тогда они придут к тебе, голоса их в тебя войдут. Если ты станешь шаманом, так будешь ты голосить. Все мы показывали тебе дороги. Если ты должен стать настоящим шаманом, должен не заблудиться. Если заблудишься, какой из тебя выйдет шаман?".

Вот стали они советоваться: "Что будем делать? Оставим ли здесь человека или еще вперед поведем?". Один сказал на это: "Как мы его здесь оставим, пути его путаные будут. Здесь нет воды, как же он будет, предки его не такие были". Шли-шли вместе с ними. Один из спутников сказал: "Услыхали?". Я: "Не знаю, разве что говорил дух-хозяин, создающий шаманов". Я стал предсказывать: "Туда-то попался большой чир и дикий олень". - "Ладно, увидим, - сказали двое. - После, когда станешь шаманом, ты не думай, что это сети, дикий имеет одно происхождение, дикого оленя ловим веревкой, домашнего оленя - арканом, это ты назвал сетью для ловли диких оленей. Ты говоришь, что нитяная сеть, а это пуповина ребенка; рыба - это не рыба, она с икрой, это беременная женщина - это начало рождения людей". Когда показали ту веревку, оказалось, привязано много (оленьих) телят. На другой веревке, веревке солнца, все дети привязаны. Про это мы и говорим, когда камлаем - сиротливые двойники-дети. Это божество детей. На конце веревки важенка оленя привязана. "Кем она отелилась?", - спросили меня. "Очевидно, подражая этому, не обычным диким отелилась, (из его шкуры) что-либо (шаманское) заведу себе. Да, от этой важенки всякого рода дикие олени телятся. Привязанная важенка - это не дикий олень, а дух-хозяин диких оленей. Впоследствии, когда нужно будет, эту важенку буду спрашивать". - "Это верно, - сказали, - Мы от этого места только и будем идти, вопрошая, шаманские духи всегда с загадками бывают. Вот ты ходишь с ними, все пути показали тебе. Пути, лежащие впереди, сумеешь ли одолеть?". - "Не знаю. Вот когда на поколках диких оленей не бывает, камлая от нее (важенки), испрашивай". - "Так, так, - говоря, они ударили себя по коленям. - Как мы на пустом месте будем людьми? Пойдем на юг. Если мы его оставим здесь, наш человек не выберется". Один из спутников сказал: "Давайте его в какое-нибудь диковинное место приведем". Пришли к чуму. Чум стоял (наклонившись) наискось в северную сторону. На дымоходе его сидела гагара. Вошли в чум. Там оказалась другая большая гагара. "Что за диво, разве птица болеет?". - "Угадай", - сказали. Я: "Когда куда бы, камлая, ни пошел, на голове, на шапке буду иметь изображение гагары. Когда буду камлать, болезни ударят по голове, тогда с этой шапкой буду, поэтому-то и сидит на чуме гагара". В чуме оказалось, что не гагара сидела, а больной человек, с шапкой на голове с изображением гагары. Голова его была обвязана. Как только гагара, сидящая наверху чума, начинала гоготать, начинал кричать и стонать. Он сказал: "Вы, должно быть, земли, создающей шаманов, духи. Хотя вы и духи, но не надежные, хорошо ли сделаете своего человека шаманом? Этот, однако, парень - сирота. Откуда, дружок, пришел?". - "Не знаю, эти люди мои спутники". - "Да, теперь ты слепой, тебя водят". - "Нет, я тебя вижу". - "Как же ты меня не увидишь? Думают, что ты меня не найдешь, поэтому водят. Найдешь ли ты меня после? Найдя, не боясь, войдешь ли ко мне?". - "Войду, сюда-то дорога одна ведь". - "Вы, други, трое, как спутники, он молодой. Как свидетели слушайте. Если неладно скажу, поправьте (мы стояли около входа). Вот эти люди все стараются создать из тебя шамана, а ты все не веришь. Но как же иначе будет? Но все-таки ты будешь шаманом. Я всегда здесь буду. Никогда не обходи этот мой чум. Видишь, он на косогоре. В погоне за добрым божеством человека, отсюда сбегая, набирая силы, догонишь божество человека (душу)". - "Верно, - сказали мои спутники. - Угадай". - "Вот, наверное, привели меня сюда, чтобы я, обладая хитростью, мог догонять болезнь. Я, следуя по пути стонов, вероятно, этим спасу болящего". - "Хорошо ты угадал, - сказали. - Ты не говори про себя, что ты большой шаман, будешь недолговечным. Говори: Я маленький шаман. Так обманывай". - "Дружок, я тебе ничего не дам". - "Почему же не дашь, уж очень хорошо и мирно разговариваешь. Хотя бы потому дай мне". - "Хорошо, я дам, - сказал. - Что хочешь, чтобы я дал?". Я: "Как я спутника не буду иметь? Дай мне гагару на дымоходе. Птица и хорошо ныряет, и быстро летает". - "Хорошо, - сказал. - Возьми. Если унесешь ее, стану учить тебя. После, когда станешь делать себе шапку, гагару головой вперед посади себе на шапку. Ее не будешь видеть. За ее голосом и вверх лети, и вниз ныряй, когда станешь камлать над больным". Взяв эту гагару, я заставил сделать ее изображение из железа. " Если человек заболеет колотьем (в боку), будешь лечить изображением гагары. Дуя, с противоположной стороны (клюв) гагары приставив. Чем я дам знать (людям), что ты был у меня. Семь дней переночуй, поспи у меня". Я испугался. "Ну, пять дней поспи", - сказал. Это значит, что мы должны чистый чум делать пять дней - столько дней, сколько заставил спать. Некоторые спят семь, девять дней, делают чистый чум семь, девять дней. "Вот отсюда пойдешь, где угодно, будешь ходить. Если люди попросят, сразу не ходи, сначала постарайся увидеть сон. Ты камлай только тем, кто нуждается". - "Я уж не знаю, как это все запомню и выполню, однако, не выполню". - "Нет, ты все выполнишь, будут люди, которые станут учить тебя".

Вот опять втроем пошли. Приплыли к реке и вдоль нее пошли. Пришли к тому месту, где с обеих сторон стоячие, как стена, горы стали. С одной стороны реки (нашей) горы имели берег, с другой не имели берега. "Разгадай", - сказали. "С этого берега кормятся все дикие олени и живые существа". - "Про другую сторону не разгадывай, - сказали. - Это просто гора без берега, пойдем в сторону, там есть чум". Увидели весь обледенелый чум. Вошли туда, там сидел один мужчина и одна женщина и ходил один голый ребенок. Нюки у чума из снега и льда. Огонь чуть мерцал. "Кто такие, откуда?", - спросили они. Я: "По установленным сыздавна путям, ходящим будь, говоря, меня двое водят. Однако вы, наверное, являетесь духами болезни". Внутри чума находились разные железные, медные котлы и другая посуда, все наполненные гноем. Они заставили разгадывать меня, но я их как следует не слушал. Ребенок спросил: "Кто я такой?". - Я ответил: "Ты, наверное, головная боль?". - "Когда ты камлать станешь над болезнью, по этой дороге болезни иди". Старик со старухой спросили меня: "Кто мы такие, угадай". - "Старик - начало чахотки, старуха - начало кашля". - "Верно, - сказали. - После, если такая болезнь будет к вам приходить, придешь и скажешь, тогда поможем". Старик сказал: "У меня есть загадка. Я имею обыкновение задавать ее ребенку. Я сам весь гноем наполнен, не могу сказать, однако мой ребенок скажет". Ребенок, чтобы не сказать, под очаг (железный лист очага) залез и ответил: "Так бы и сказал заранее, что не можешь говорить, сразу бы указал на меня". На это старик сильно рассердился: "Я тебе разобью голову". Я сказал: "Голубчик, что ты меня боишься, иди, скажи мне на счастье". Выглядывая из-под очага, ребенок стал говорить: "Я - начало молодых шаманов, разве тебе старик хорошо укажет? У меня глаза острее. Ты старика и старуху не слушай, они, пожиратели, твои дороги путают. После ты ко мне приходи, я буду указывать тебе". Я спросил у него: "Живете вы в очень поганом чуме, нет у вас еды, в этих посудах много гноя. Перед моим приходом ты не убавишь ли его?". - "Ладно, ладно, я постараюсь как-нибудь убавить гной", - сказал ребенок. Спутники мои спросили: "Что ты получил в подарок?". - "Я пять дней получил", - сказал. Сам не знаю, почему это сказал.

Пошли дальше, где-то во впадине показался чум. Вокруг чума были топь и зыбь. "Что это такое? Ты заклинай", - сказали. Я стал заклинать, кругом все черви и черви. Я стал камлать, обращаясь к находящимся в чуме: "Если в будущем угодно будет стать мне шаманом, сделайте мне землю не топкой, чтобы я, не увязая по колени, зашел в чум и спросил там, что мне нужно". - "Верно, оказывается, ты шаман", - сказали мне спутники. Все трое стали между собой советоваться, но никто червей не убирает. Один из спутников моих спросил у другого: "У нас ведь были посохи?". Один из спутников откуда-то взял трость и отдал ее другому. Получивши, говоря: "Черви и гады, если боитесь трости, по обе стороны разойдитесь!", - ударил тростью по червям. Под порогом входа в чум осталось отверстие, все черви и гады вошли туда. Земля стала твердой, и я вместе со спутниками вошел в чум. Внутри сидели старик и старуха, дверь на противоположной стороне чума была раскрыта, и через нее виднелись два черных волнующихся озера. "Что это такое", - подумал я. Около озер в виде сплавного леса лежали спинные кости людей, под ними кости собак. Волны перекатывались через них. Старик сказал: "Да, должны были прийти люди отмеченные. Я так и думал". Оба, и старик и старуха, были очень хворые, хотя не лежали, а сидели. "Кто это третий?", - спросили они. - "Мы привели откуда-то сироту, все же мы его заставили походить и разузнать про свое происхождение". - "Привели сироту, - говорят. - Видимо, он будет с тамгой, подобно оленю. Если бы вы были неотмеченными людьми, не вошли бы. Я тоже могу создавать шаманов, поэтому должны были прийти. Что же я вам скажу: вы люди-тени. Сироте скажу: ты никогда без предупреждения не входи в чум. Однако вы мне что-либо расскажите". Я все надеюсь на спутников, что они что-то скажут. "Разгадайте, что это за два озера?". По одной стороне входа выливается смола и, превращаясь в кровь, стекает в озеро. Один из спутников ударил по двери и сказал: "Здесь кости умерших шаманов превращаются в болезни. Пожалуй, хорошо у тебя просить при кровотечении, ты, однако, кровотечения дух-хозяин. Около другого озера кости обычных умерших людей". - "Если его сделаете шаманом, сирота пусть по этой дороге сюда приходит, я укажу начало болезни", - сказал старик. Человек, имеющий палку, сказал: "Ну, дедушка и бабушка, из вашего живота кровь пьется, мы боимся, подвязались бы". Попытались завязать, но сказали: "До каких пор мы будем завязывать". На это спутники сказали: "После, когда придет этот сирота, ставши шаманом, если завяжете себе, он сумеет остановить кровотечение больных". - "Хорошо", - сказали старик и старуха, подвязались и спросили: "Сколько же дней мы будем держать животы подвязанными?". Спутники сказали: "Хотя бы семь лет". - "Семь лет много будет, - сказали. - Пусть шесть лет будет. Вот мы на шесть лет подвязались". Я спросил: "Бабушка и дедушка, как я стану человеком?". - "Э, ведь, укравши тебя, в нижнем мире сделаем шаманом. Я должен был тебя научить: но ты туда пошел". На это я сказал: "В какое бы время я ни пришел, будете ли верить мне?". - "Как тебе не поверить, раз к нам заходил". - "Хорошо". Старик и старуха сказали: "Мы в чуме слышали звуки, некоторые шаманы мимо нас проходят. Я им не верю, вот ты зашел, будь же созданным для всяких целей". Палочка ударяет в бубен. Эта палочка делается из дерева, взращенного этими стариком и старухой. У них опять умоляешь дать это дерево. Это они и есть духи-хозяева очага. Вот и будешь камлать, сидя на их очаге. Если они дадут, скажу: "Пусть от такого-то дерева взяв ветку, ударную палочку сделает". Во время камлания скажут, ударяя: "Вот в такой-то чум отправляйся (лечить)". Если шаман плохой, то не пойдет туда, тогда брось, не ударяй (по бубну). Шаманы должны просить указать духов-хозяев чума. Старик сказал: "Отсюда дорога пойдет. Правая дорога - южная, дорога болезней, северная дорога - живого шамана дорога. Ты, голубчик, по северной дороге следуй". - "Надо уходить, наверное, он обманет", - стали опасаться мои спутники. "Пусть моими подарками шесть солнц будет", - сказал. Взяв их, пошли.

Меня повели по южной дороге, старик обманул, оказывается. Вот идя втроем, пришли на мыс, вклинившийся на середину реки. Там чум не чум, изба не изба, что-то стеклянное стояло. Когда приблизились, оказалось, что по обеим сторонам входа привязано по оленю. Один из оленей важенка. Оба, рогами бодаясь, играли, стояли. Вошли в дом, на нескольких шкурах русский сидел. У него из-под сиденья быстрая вода бежала. Испугались. Русский обратился к нам: "Что вы, ребята, боитесь, идите, давайте поцелуемтесь. Я вас знаю, разве вы меня не видите? Ты, самоед, сядь на шкуру. Ты с предком сумасшедшим садись. Если твой предок от хозяина всяких четырехногих зверей, садись на шкуру песца". Уселись. Сказал мне русский: "С очень большим происхождением шаман с такой подстилкой бывает, поэтому эту шкуру даю. Имеющий свое происхождение от хозяина зверей с песцовой подстилкой бывает, имеющий происхождение от болезни с подстилкой из собачьей шкуры бывает. Хотя вы и водите этого человека, но я вам не особенно верю. Как посмотрю на него, он от доброго духа человек. Я тебе дал подстилку из песцовой шкуры. Ты (шкура песца) должна будешь его научить, если он будет просить. Камлая, он должен будет держать в руке шкуру песца. Если он пойдет к месту, к которому не решается пойти, должен употребить собаку, если для счастья рода будешь камлать, употребляй оленя. Не верю я, правильно ли учат тебя. Если бы я раньше тебя учил, тогда бы было другое, лучше было бы. Я болею, кто из вас угадает, из-за чего я болею. Дайте мне палку". Дали ему. Ударил он ею по жерди чума. "Всегда люди происходят от одного корня, ты должен бы указывать начало шаманства. Ты бы поправился, если бы лечился у шаманов". Я сказал: "Ты, видимо, хозяин того места, откуда разошлись пути многих болезней". - "Так, верно, - сказал. - Люди, поживши, умирают. Если душа умершего много будет думать об оставшихся, оставшиеся после него умирают. Я - начало такого рода болезней. Я создаю и шаманов, и простых людей. Вот ты ко мне и пришел, в будущем ты будешь приходить ко мне за советом. Вот видишь на моем костюме нгуоттарие [?] - железное изображение дикого оленя. Возьми ты это в подарок. Всегда ты должен употреблять его, когда увидишь, что мало людей и мало оленей. Если станешь камлать доброму божеству человека или оленя, за этим (оленем) следуй. Если придешь ко мне, и я тебя не узнаю - покажи этого оленя. Может быть, ты будешь обижаться, что не унесешь его, возьми же себе в руки, Если будешь употреблять его, то и семья прибавится, и скот прибавится. Всегда употребляй его. Этот олень людей счастливыми сделает. Что это за олени (по сторонам двери) разгадай". - "Дайте палку", - сказал я и ударил ею по жерди чума. "Важенка - это дух-хозяйка размножения оленей, бык - это дух размножения диких оленей". - "Угадал. Ну, теперь идите".

продолжение дальше

Когда вышли, один из моих спутников сказал: "Я позабыл". - "Что?". - "Отел оленей по месяцам происходит, надо попросить месяц, и как это мы позабыли. И люди и звери ведь с месяцем бывают, как же в темноте мы будем? Надо попросить". Вернулись и спросили. Хозяин чума мне тогда дал месяц. Как увидел, на месяце все есть: и зима, и лето, и весна, и осень. Отела важенок месяц, людей месяц и зверей месяцы там оказались. Спутники спросили: "Дружок, знаешь ли что это?". - "Я неграмотный". - "Дружок, письмо здесь такое, которое я знаю", - сказал русский. "Учи меня", - говорю. Писарь человек так стал учить меня: "Все про рождение и людей, и зверей записано на луне. Камлая, ты это будешь читать, как грамотный. Вот отсюда идите, больше так рассказывающих людей не найдете. Потом вы найдете два чума. В первый чум придете, это чум, где шаман отдыхает. Дойдя до последнего (второго) чума, все трое разойдитесь по разным путям". - "Ты все же укажи дорогу". - "Вы отсюда по берегу реки пойдете, от зеркала-чума спросите дорогу. Разве только так и укажут".

Пошли дальше и пришли к реке, имеющей в середине семь мысов. "Что это?", - я спросил. "Это вода, по которой после смерти отправляется человек. В конце этой воды есть чум, до него дойдем", - сказали. Вот пошли, увидели на берегу чум из торосов льда, около него лежал плавник. Когда стали подходить к чуму, из него выглянул человек, взявшийся руками за затылок. Он оказался женщиной с семью плетеными косами. Один из спутников спросил: "Что вы подумали?". Спутник научил меня: "Так скажи: это воды этой хозяйка". Не глядя на того, кто мне подсказывает, я повторяю слова. Вошли в чум, там сидела девушка. Мне сказал спутник: "Голубчик, не говори, что я тебе советовал". Мой советчик сел рядом с девушкой и попросил ее заплести ему косу. Она ничего не отвечала, он все просил ее. На другой стороне сидели две девушки. Мы говорим друг другу: "Давайте, подсядем к ним, они станут заплетать нам косы". Это родоначальницы шамана. К возвращению заплетают они косу шаманам. Первая женщина спросила: "Ночуете ли, гости?". - "Да", - ответили мы. - "Если так, я ночующим загадку загадаю". Один из моих спутников сказал: "Мы ничего не сможем угадать. Сын самоеда нас привел. Вот он сидит, пусть угадает". Я: "Что я угадаю? Но все же попытаюсь. Плавник этот необычайное дерево. Умершие и живые разве не имеют челноков? Умершие вместо челноков имеют нарты. Этот плавник для того, чтобы люди, делая себе из него ветку, рыбу ловили". - "Верно!", - сказала женщина и спросила: "Шаман, кушаете ли вы еду?". - "Как не будем кушающими, раз ночуем?", - ответили. Другая женщина сказала третьей: "Под лотком (силякэ) есть прорубь, открой ее, волна выбросит одну большую рыбу. Возьми ее, разрежь пополам и брось в котел, и они и мы поедим". Когда в воде вскипело, двоим нам дали по плавнику, третьему - голову. Один из нас бросил лоток в прорубь. Один из спутников сказал: "Разве не догадываетесь, что нужно к тому, что дают люди (эти), относиться с опаской и есть осторожно, обычно едят только позже полученное. Это обманчивое кушанье, мы не сыты. Почему не дадите чего-либо другого, эту пищу не едят шаманы". Откуда-то взяли другую рыбу, сварили и дали поесть. Поевши: "Давайте спать", - сказали, уснули. Утром стали заплетать косу и мне и спутникам. "Что я подарю ему (мне)?", - сказали. Женщина, заплетая волосы: "Дам я ему покрышку лица - наголовник", - и повесила его на косу, сказав: "Угадай". Я: "Шаману часто приходится спускаться вниз лицом. Ты, наверное, чтобы мне на лицо не попались гады или чтобы не поранить себе лицо, дала это". После этого женщина из женского угла, раскапывая лед, достала сумочку, сшитую из нескольких оленьих камусов с копытами, и вынула из нее два наголовника. Правой рукой вынула старый, без узора, худенький наголовник, левой - узорный, новенький. "Какой из них возьмешь?", - спросила. Я: "Худо шаману слишком украшать себя. Какой хороший человек буду я, если возьму красивый наголовник, возьму я старый, худой наголовник". Она закричала: "Я подумала: возьмет он красивый наголовник. Это умный шаман, он взял старый наголовник. Другие шаманы брали узорные, они не бывали счастливыми. Знаешь ли нас?". - "Нет". - "Тогда расскажем. Мы - духи-хозяева воды, всякие шаманы от нас берут рыбу. Вы пришлые люди, что вы будете знать? Мое богатство - эта сумочка из камусов тех оленей, которых приносили мне в жертву. Я - бедная, больше у меня ничего нет. Очень дорожу этой сумочкой. Мы живем на узкой реке, в местности очень беспокойной. Вот на другой стороне тоже есть чум. Тут дикие олени - вселенной вши, переправляются. Мы только слышим, как они переправляются. У тебя, оказывается, обувь в дырках, тебе нужно дать камусы". Я взглянул на свою обувь, и она действительно оказалась дырявой. "Ты, однако, ноги себе повредишь". Развязала сумочку - она оказалась не сумочкой, а связанными бакарями. Их надели на меня, они оказались не простыми бакарями, а шаманскими, с железками. "Как раз по ноге, - сказала. - Хоть и не будешь большим шаманом, будешь средним шаманом - это для среднего шамана обувь". Оказалась еще сумочка. Я спросил: "Почему ты не дашь этой сумочки?". - "Нет, не дам. Это ты напрасно просишь, это подарок будущим шаманам. Ну, дружок, ты больше от меня не жди. Я тебе наголовник и обувь дала. Сначала сделай себе наголовник, затем обувь. Затем, указав кому-либо, чтобы он убил дикого оленя, из шкуры его сделай себе одежду на спину". Вдруг одна из женщин закричала: "Что за шум? Слышали или нет? Переплыла одна важенка дикого оленя с маленькими рогами и с двумя телятами, поколку пропустили". Я один вышел из чума и увидел один передний рог. "Угадай", - сказали. Я: "Однако, из шкуры такого дикого оленя, наверное, будет мне нагрудник". - "Верно, - сказала женщина. - Все три диких оленя вместе проплыли - их шкуры все пойдут на нагрудники. Из шкур этих телят, когда они вырастут, сошьют себе нагрудники твои дети - в будущем шаманы. Для этого и пропустили их. Если такого дикого убьют, этот дикий олень и будет диким оленем (шаманской) одежды. Жир его не будут есть, а сохраняя, будут бросать его в огонь. Людям можно будет есть только мясо этой важенки. Вот вы пойдете трое, ты, самоедский сын, увидишь впереди чум. Если род будет голодать или ты сам будешь голодать, будучи шаманом, приходи ко мне, от меня получишь. Ну, уходите от меня, ничего больше не услышите. Найдете на берегу два чума. В одном чуме будет слышен плач, в другом будут лежать только умирающие. Туда, други, не заходите. С этого места вы пойдете врозь. Будете следовать по мучительному месту, по другой стороне воды. У меня есть хитрая вещь для переправы, не ветка и не дерево, а дикий олень, имя ему бызынка. Он сразу переправляет через воду трех людей. Все трое, усевшись верхом на него, переправитесь. Этого дикого оленя подарю тебе. Никому не отдавай его. Когда будешь приходить к этой воде, будешь кричать: "Быдынгка, где ты, приди", - тогда он появится и ты на нем переправишься ко мне". Женщина, выйдя из чума, подойдя к воде, стала из нее какую-то веревку тянуть. За веревкой вышел олень. Женщина, целуя и нюхая его: "Вот этому ребенку прислуживай, - сказала. - До этого он был ленивым". Когда уселись на него верхом, глаза на нем завязали. Понеслись, только в ушах засвистало.

Как будто к чумам подъехали. И а одного чума слышался плач, из другого неслись смертные крики. Оленя отпустили. Один чум имел богато убранные нюки, другой тоже, но черные нюки. На дымоходе, как у чистого чума, были воткнуты головы оленей с рогами. Прибыв сюда, вошли потихоньку, мои спутники не хотели заходить. Войдя, я увидел на правой стороне сидящей длиннолицую белую женщину. Она спросила: "Что за гость? Это, наверное, потерявшийся бедняга-сирота, снабдившись руками, ногами, глазами и ушами, прибыл. Вот семь лет ты сходил с ума. Хорошо, что ты получил подарки, чтобы не поскользнуться, одел обувь с железками. Чтобы тебе поднять больного на небо, дали наголовник. Хорошо, что твой голос сюда доходит. Потому ты имеешь прозорливые глаза, что получил подарок. Говорили, что там тебя мучили, снабдили тебя глазами. С этими глазами ты пришел, значит". Как огляделся, оказывается, около меня спрятались мои спутники. Я им говорю: "Дайте мне потихоньку палку". Дали. Я ударил палкой по жерди чума и сказал: "По обе стороны отсюда покатости, с этого места выздоравливающие выздоравливают и умирающие умирают. Вероятно, ты и есть дух этого места". Она сказала: "Да, верно". Здесь, можно сказать, я ее заставил камлать. "Ты, наверное, божество, создающее шаманов и людей", - говоря, опять ударил по жерди. Она опять вздрогнула, значит я угадал. "Вот на дымоход посмотри, твой дымоход такой же. Если с новым чумом будешь камлать, от меня станешь (камлать). Из этого дерева двухголового шайтана делай (наверху чистого чума такое же изображение, как над ее чумом)". "Хоть ты не говоришь: "ты будешь шаманом", ты дух шамана и дух шайтана". Женщина сказала: "Если станут делать изображения лица, пусть обязательно сделают с глазами и ухом, ему молись. Куда пойдете отсюда?". - "Не знаю дороги". - "Вы не по дороге пойдете. Как увидите, будут расти три дерева. Первый из вас пойдет по дуплу одного дерева, второй из вас пойдет по моей гортани, третий пойдет, карабкаясь по дереву. Я живу ведь не в чуме, а внутри дупла. Когда от меня по дымоходу пойдете, разве вы лучше меня станете? Вы, наверное, заночуете на развилке дымохода. Разве вы не унесете моего чума? Вы воры, наверное. Надо подумать, если станешь шаманом, выйди туда. "Дух теленка (оленя) дай" говоря, место для мольбы устраивай. Так хорошо чистый чум будешь устраивать. Однако мы с тобою поделились, ты унес половину моего огня. Ну, ладно, неси". Я спросил у спутников: "Пошлете ли меня в другой чум?". Спутники: "Зачем?". - "Как не пойти, если когда-нибудь у них придется гостить, разве плохо будет?". Женщина сказала на это: "Ладно, иди, ты должен все узнать".

Пошел туда, думал, богатый чум, оказалось, что все это только на чум похоже. Вереницы санок - одни только обломки, где полнарты, где и меньше, где полусгнившие, где половина оленьего скелета. Неверно, когда говорят, что умерший к своему богатому наслегу приходит. Умер - и только. Обхожу вереницы санок. Я один вошел в чум, сидит женщина. За каждым шестом чума воткнуто по одной травке с белой головкой. Пройдя перед женщиной, уселся в глубине чума. Она грубо спросила меня: "Угадай, кто я?". - "Я хоть и не знаю про твое происхождение, но скажу. Все умирающие через тебя уходят. На улице нарты твоих соседей, ты же сама не соседка, а пожирающая" "Да", - сказала она. Я: "Ты, оказывается, крадущая дыхание людей". - "Да". - "Ты, значит, низвергающая людей?". - "Да". На другой стороне чума очень много разной величины ящиков. Я прямо ругаюсь с ней: "Ради чего ты здесь кладешь пустые ящики, наверное, на еду себе кладешь?". Уворованное дыхание людей кладешь, наверное. Но как бы то ни было, ты не умеешь воровать. Если шаман придет, будет тебе конец. Травы с белыми головками - это, наверное, ресницы умерших людей. Что ты мне даешь, какое знамение, чтобы знали, что я был у тебя?". На это она трижды отрезала по кусочку от своего переносья и бросила мне. Оказались они тремя сгустками крови. "Я это делаю для того, чтобы ты, придя сюда, просил от меня совета". - "Напрасно я с тобою ругаюсь, оказывается". Затем она взяла белые головки трав, покатала их на ладони и сказала: "Хотя я испугалась твоих слов, но возьми себе вот эти семь клубочков шерсти и уходи".

Я вышел и вошел в прежний чум. Услыхав, что я пришел, спросили: "Что взял?". Я сказал: "Ничего не дала". На это хозяйка чума сказала: "Как вы думаете, что принес ваш спутник? Он принес ведь ресницы семи людей - это и скрывает от нас". - "Ну, угадала", - сказал я. Хозяйка чума сказала: "Что ты унесешь от меня в подарок?". Достала два бубна величиною с кольцо. Один бубен был новый, другой старый. "Который бубен возьмешь?", - спросила. Я сказал: "Старый бубен". Женщина сказала: "Хотя ты и старый бубен взял (новый бубен берут молодые шаманы), он как будто ветхий, ненужный, однако и дерево для него есть". Взяв бубен, я по дымоходу вылетел. Когда через некоторое время оглянулся, увидел, что мои оставшиеся спутники, по-птичьи гогоча, улетают. Где теперь я буду, не знаю. Мои спутники улетели, я остался один. "Наверное, это есть то место, где мне надлежит получить воспитание", - сказал я. Не знаю, куда деваться, растерялся я, должно быть, даже с ума сошел.

Когда пришел в себя, оказывается, лежу в своем чуме около очага. "Вот я болею, лежал, оказывается, а думал, что где-то был, по-хорошему не ходил. Я вас (домашних) только что узнал. Что вы станете делать, если я снова уплыву, совсем умру? Четыре жертвы (контэ) принесите, четырех жизней лишите: двух собак и двух оленей", - говорю. Все это очень смутно помню. Потом я вижу, что два моих спутника через двух убитых оленей перескакивают и говорят: "Кто бы ни был шаманом, камлая верхнему миру должен шаманить, выйдя через дымоход". Слышу дальше мои спутники говорят: "Давай пойдем неводить (ловить сетями) диких оленей". Я больной лежу, куда с ними пойду. "Когда-то мы слышали, что есть три матери диких оленей, пойдем за ними. Если найдем их, станем ловить неводом", - сказали. Поэтому я с двумя людьми камлаю, если я ошибусь, поправляют они меня.

Они пошли и как будто бы я с ними пошел. Вижу на середине лайды растянута сеть, куда мы загнали трех диких оленей. У одного из них был рог, направленный вперед, Я узнал всех этих диких. Загнали оленей и всех их убили. Двух телят взяли себе мои спутники, одну большую важенку отдали мне. "Ну, друг, сделай себе из его шкуры нагрудник и камлай. Когда станешь камлать, заставь убить такого дикого оленя, на него и опираясь будешь, камлая, в верхний мир подниматься". - "Что я буду делать с этой важенкой?". Я стал шаманить, спутники мои поучают. Когда вышел, увидел, что уже давно молодой человек освежевал дикого оленя. Смотрю, что такое на голове? [А это] бубен, полученный мною. Бубна дерево это не дерево, а рога, выросшие из головы оленя. Вот я к рассказу о бубне пришел. Поэтому дерево кричит, что от дикого оленя происходит. Подойдешь к первому дереву - обманное, второе дерево схватишь, это дерево, как у человека, имеет суставы и мускулы, третье дерево закричит. "Это дерево не трогай, оно для другого шамана. Ты худое дерево, худо пахнешь", - скажешь и выпустишь первое дерево. Подойдешь ко второму дереву, око очень уже прячется, то за одно, то за другое дерево. Пойдешь за ним, будешь гнаться. Опять дерево приблизится, захочешь его схватить, обманным дерево окажется. Опять в сторону отскочишь, дух-хозяйка дерева скажет: "Зачем не поймал, ты бы стал большим шаманом". Этот дух лжет, чтобы я снова поймал дерево. Вот опять подойдешь к третьему дереву, оно тихо говорит, не шевелится. Вот схватишь его. Тогда оно скажет: "По обеим сторонам я имела два столба, две стены, их не поймавши, ко мне пришел. Я имею считанные ветки". Спутники сказали: "Будешь ли с сучками?". - "Да, с сучками", - я отвечаю. "К тому это, что ты впоследствии будешь с костюмом с кистями, оно (дерево) с сучьями стало. Когда камлаешь, часто к этому месту приводят, и ты должен сказать, что это единственное дерево, из которого делаются бубны и шайтаны. Каково бывает происхождение духа этого дерева? Когда делаемся шаманами, от этого дерева берем начало. Это дерево должно иметь одну сторону высохшую, другую живую". Проводя меня к этому дереву, опять заставляют сходить с ума. "Зачем мучаете? - говорю. - Как будет впереди?", - спрашиваю. Я говорю, и все это заставляют говорить, мучая, я говорю с плачем, так что бываешь и не рад, что ты шаман.

Вот и все. Когда шаман молодой, у шамана глаза бывают острые, теперь ничего не вижу. Когда камлаешь, никакой пользы не приносишь, спотыкаешься. Когда сам заболею, камлаю, ни до какого места не дохожу, больному камлаю - во все места дохожу…"

С shalagram.ru

ЗОЛОТАЯ ПЕЧАТЬ



- ... И полетел тогда тенгри в края далекие, искал он место, куда спрятать своё золото от людских глаз и от других духов. Долго летал над степями, расстояние длиною в тысячи газар преодолел, пока не увидел Серую скалу в тумане, окруженную взгорьями. Там и схоронил тенгри свою драгоценность - в дальнюю пещеру, а над ней печать золотую закрепил - только в утреннюю зарю с восточной стороны ту печать видно человеку, если правую руку он в золе измазал, а в левой амулет шаманский держит, что зрение волшебное дает...
Поворошив в очаге угли, узкоглазая широколицая женщина продолжала:
- Хотел тенгри вернуться, да заплутал, запутался, разозлился дух - неделю грозы шумели над горой. И тогда открыл могучий тенгри врата прямо у подножия Серой горы, такие, что во времени и пространстве перемещаться позволяют, и вернулся в свою обитель. А врата те и по сей день там, и золото в скале спрятано - хозяина дожидается. Немало смельчаков к горе ходило - сокровище то найти, да возвращались с пустыми руками, а иные и вовсе сгинули - негоже люду простому с силой тенгри тягаться, да на чужое зариться...
Зачарованные и притихшие, пятилетний Батыр и семилетний Тэрбиш с Унуром слушали старую Тэрэл, разинув рты. Такие вечера в юрте потомственной шаманки были для детей лучшим развлечением, ведь Тэрэл знала бесчисленное множество народных преданий, раскрашивая в яркие краски картинки, рожденные в восторженном детском воображении. Кроме всего прочего, шаманка потчевала своих маленьких гостей вкусными горячими гамбирами - лепешками, что пекли обычно к празднику, но у Тэрэл ими можно было полакомиться каждый раз, когда родители оставляли детвору под её присмотром. Шаманка плела ребятам куклы из сухой травы и тряпья, устраивая порой настоящие представления, по окончанию которых куклы злых героев Тэрэл кидала в очаг, к немалому восторгу зрителей. А добрых кукол - раздавала ребятам. Младшая сестренка Батыра Эрдэнэ обычно уже сопела на тахте к концу повествования, но неизменно каждый раз просилась идти к Тэрэл вместе с братом. Когда начинало темнеть, и пора было домой, самый рослый из ребят - Тэрбиш - осторожно сгребал розовощекую спящую Эрдэнэ в охапку, и вся дружная компания, распихав остатки лепешек по карманам, отправлялась по родным юртам, делиться новыми впечатлениями с семьей.
Годы сменяли друг друга, мальчики возмужали, Эрдэнэ и вовсе становилась красавицей, оправдывая своё имя, означавшее "цветок". Размеренная кочевая жизнь их была наполнена простыми радостями и той самой гармонией, которая присуща людям, живущим в согласии с природой. Родные земли давали пропитание и кров, и все шло своим чередом. Но между тем, несмотря на окружающее его благолепие, юный Батыр часто испытывал скуку и уныние, мятежный дух его требовал свершений подобно тем, что он знал из легенд, знакомых ему с детства. Особенно Батыр желал отыскать золото тенгри, спрятанное в угрюмой скале. И в ту весну их кочевое племя расположилось недалеко от той самой Серой горы, сказочной, но вполне себе видимой и настоящей.
Сегодня в их юрте был праздник - семья Тэрбиша пришла смотреть невесту, аромат пищи и предвкушение предстоящего торжества буквально наполняли собой воздух. Счастливая Эрдэнэ хлопотала около гостей, угощая их вкуснейшим буузом - нарубленным мясом, завернутым в тонкое тесто и приготовленным на пару. Помолвка Эрдэнэ и Тэрбиша была, наверное, предопределена самими духами, эти двое с детства искренне любили друг друга, и казалось, что чувство намного старше их самих и дано свыше. К счастью, семьи не видели преград для их союза, и уже после первого посвящения юного Тэрбиша в мужчины родители парня называли малышку Эрдэнэ будущей невесткой.
"Все течет своим чередом. Слишком размеренно", - в очередной раз подумал Батыр. Насытившись, он вышел из юрты на воздух, припася угощение для своего скакуна. Ночь была ясная, луна, словно гигантская головка сыра, каким-то образом очутившаяся в небе, рассеивала по траве мягкий матовый свет.
Батыр угостил коня и оседлал его, поддавшись порыву прокатиться по ночной степи. Ветер обдувал лицо, унося прочь мысли и оставляя в голове звенящую пустоту. Хулан, что означало "дикий", угадывая желание хозяина, мчал быстро, взрывая почву, отбивая копытами четкий ритм. Батыр свернул к юрте братьев-погодок - Тэрбиша и Унура, из входа в жилище струился желтоватый свет.
- Унур, Тэрбиш! Не спите еще? Тэр, сестрица закормила твою родню лепешками! Если так и дальше пойдёт, они из юрты не смогут выйти, - Батыр смеялся, успокоительно похлопывая по шее взмыленного жеребца.
- Батыр, а ты, гляжу, все такой же неугомонный, проходи, выпей кумыса, охлади нутро, - отвечал Тэрбиш, беря Хулана под уздцы. Он не спал, ожидая возвращения родителей и оглашения решения, быть ли свадьбе.
- А чего покрепче не найдется?! Твои вольные дни сочтены, Эрдэнэ тебя оседлает, словно я Хулана, - не унимался Батыр, подначивая друга.
Тэрбиш и Унур расхохотались в ответ, стоя у входа в юрту.
- Найдется, друг. Проходи, гостем будешь.
Крепкая наливка разжигала внутри желудка огонь и будоражила разум молодых кочевников.
- Братья, - Батыр хитро наклонил голову, - наша стоянка тут продлится всего неделю. Я давно мечтаю попытать счастья у Серой горы. А поедемте искать золото тенгри! Последняя наша вылазка перед свадьбой Тэрбиша...
- Ты все веришь в сказки Тэрэл, все такой же мальчишка! - Тэрбиш протянул руку к голове Батыра, собираясь потрепать шевелюру, но тот отстранил его руку и вскочил на ноги.
- Тэр, ты всегда трусил сделать что-то из ряда вон! Украсть девушку или увести коня! Э-э-э-э-э! Что за монгол достанется моей сестренке!
Глаза Тэрбиша загорелись, и он вскинулся на друга:
- Ты назвал меня трусом?! Я хоть сейчас могу поехать к горе. Только это тебе будет грустно, когда мы проскачем ночь и ничего не найдем в скалах!
- Увидим!!!
Батыра и Тэрбиша разделяли сантиметры, молнии гневно плясали в глазах обоих. Рассудительный Унур встал между друзьями, разводя их руками в стороны.
- Успокойтесь оба! Куда ехать?! Ночь на дворе, родня скоро вернется...
- Нет, брат. Мы поедем. Ты или с нами, или не мешай! - судя по интонации, Тэрбиш уже принял решение и не изменит его.
Унур вздохнул и пошел за своей кобылой. "Сохрани нас духи!" - думал про себя молодой монгол.
Выходя в степь, Батыр кинул кусочек золы за кушак и сорвал висящий на стене амулет отца братьев, примеченный им этим вечером. Нужно быть готовым к встрече с золотом.
Трое скакунов постепенно превратились в маленькие неразличимые точки. Разбуженная усиливающейся тревогой, старая Тэрэл выглянула в ночь и грустно посмотрела в сторону Серой горы.
***
Манлай лизал руки своего хозяина и тихонечко поскуливал. Слепой теребил шерсть крупного банхара - массивной черно-коричневой монгольской овчарки, устроившейся в ногах человека в небольшой одинокой юрте в степи. На протяжении последних лет животное было единственным другом Батыра, если не считать старенькой умирающей Тэрэл. Но с тем, что дни шаманки сочтены, монгол готов был спорить. Она была бодра и деятельна. В глубине души Батыр понимал, что женщина пожалела и приютила его. Оставила свою юрту вблизи злосчастной горы, ссылаясь на обычай уединиться перед "кончиной", когда племя снялось со стоянки.
В ту весну из поездки вернулись лишь Унур и Батыр, принеся в дом горе. В нелепой попытке доказать свою смелость, Тэрбиш сорвался со скалы в ущелье и разбился насмерть. Когда это случилось, там, на горе, Унур выкрикнул Батыру в лицо проклятье и умчался прочь к юртам. Ветер иссушил его слезы, но ничто не могло утолить внутреннюю боль. Она же сковала сердце Батыра, чувство вины не давало дышать, каждую секунду саднило в груди. Он своим бахвальством привел к смерти друга, лишил Унура брата, Эрдэн мужа. Как кричала тогда сестра! Этот крик до сих пор стоял у его ушах. Никому из племени Батыр не смог посмотреть в глаза, давящая сила приковала его взгляд к земле. И будто в наказание он стал слепнуть, за несколько месяцев полностью потеряв зрение. Тэрэл, тайно винившая себя в случившемся, пыталась излечить тело и душу монгола, но тот опустил руки и принял слепоту как справедливость степных духов.
А потом однажды около юрты Батыр встретил Манлая. Выходил на ощупь, ведя руками по детально изученным стенам, откинул шкуру со входа, сделал шаг, и земля под ним зашевелилась. Монгол упал прямо на собаку, ощутив руками густую шерсть и тепло живого тела.
"Волк!" - подумал Батыр, приготовившись быть растерзанным, но утреннюю тишину нарушил добродушный лай банхара.
- Откуда ты пришел? Откуда взялся? - не раз потом спрашивал Манлая Батыр, зарываясь лицом в шерсть собаки. Манлай отогрел его душу после гибели Тэрбиша и внезапной необъяснимой слепоты.
- Это непростой пёс, сынок, - вторила Тэрэл, замешивая мази и делая компрессы на глаза Батыру, - Духи послали его тебе во спасение. Он тебе друг, он тебе глаза.
Так и было. Слепой человек и собака теперь часами гуляли по степи, собирая травы и ягоды по запаху или на ощупь. Потеря зрения обострила все другие чувства Батыра, а Манлай позволял бродить по степи сколько вздумается, без опаски потерять дорогу в юрту, да и был защитой от одинокого волка. Изредка пёс ловил кроликов, принося людям славный обед. Тэрэл делила пищу поровну на троих, считая Манлая настоящим членом их маленькой странной семьи.
Вернувшись с очередной прогулки, Батыр входил в юрту, когда Тэрэл чуть было не сбила его с ног.
- Батыр... Батыр!!! Скажи мне, храни нас духи, что это? Что это, я тебя спрашиваю?! - шаманка сунула в руку монголу увесистый кусок камня, испещренный мелкими гладкими вкраплениями.
Батыр узнал предмет. Это был кусок камня с золотыми каплями, который он увидел в тот роковой день в скале. Печать тенгри с легкостью выскользнула из углубления, когда он расшатал её у основания. Вымазав левую руку золой, а в правой зажав ворованный амулет, монгол обошел гору с востока, и первые лучи солнца зажгли капли золота в камне. "Печать!" - пронеслось в голове Батыра тогда, и он кричал братьям: "Сюда, сюда, вот пещера!" В тот день погиб его друг.
Тэрэл едва сдерживала гнев.
- Ты понимаешь, что наделал?! За это тенгри лишил тебя зрения, за этот кусок Тэрбиш поплатился жизнью! И ты не сказал мне! Ни слова!.. Садись и молчи. Сегодня я буду камлать.
Шаманка еще долго готовилась к ритуалу. Облачалась в торжественный маньяк - накидку из шкур, украшенную вышивками и бусинами, натирала бубен специальным жиром, раскуривала травы и втирала в ладони настойки. Ближе к ночи женщина разожгла костер и села прямо на землю, разложив рядом цветные камни и костяшки. Какое-то время она раскачивалась и шептала тайные призывы, а затем, положив руки на колени, откинулась туловищем назад и зычно запела.
- Ы-ы-ы-э-э-а-у-а-а... Ы-ы-ы-й-о-о-э-у-о... - степь наполнилась чарующими звуками древнего таинства, знание о котором тысячелетиями передавалось из поколения в поколение кочующего народа.
Шаманка встала и застучала в бубен. Казалось, что пение подхватили сотни голосов степных духов, слетевшихся на призыв, прозвучавший под ночным небом. Мерный ритм ударов гипнотизировал Батыра, и он впал в состояние необъяснимое, ни с чем несравнимое, истинное. Он не знал, сколько времени занял ритуал и чем закончился, потому что не помнил, как очутился в собственной постели. Но проснулся он утром, оттого что Тэрэл трясла его за плечо.
- Сынок, вставай. Пора. Печать нужно вернуть на место. Так сказали духи.
- Но как... как я найду скалу? Взберусь на то место? Я же не вижу ничего, кроме темноты...
- Это не так. Твои глаза с тобой. Манлай пойдет тоже.
Пёс, будто все понимая, нетерпеливо вскочил и завилял хвостом.
Взяв немного еды, печать и амулет, данный Тэрэл, человек и собака двинулись в сторону Серой горы.
***
Батыр уже второй день обходил взгорья, силясь найти ту узкую тропу, которая когда-то привела его с братьями на гору. Одно дело видеть, а другое - искать ход на ощупь. Если путь к месту был прямым, то здесь все оказалось сложнее, лишенный зрения, Батыр решил выучить каждый куст, травинку, камень, чтобы мысленно составить карту и найти, наконец, тропу.
Манлай очень помогал путнику. Три дня пути до взгорья пёс искал места, где можно поспать - то уютную яму в степи, то заимку меж низеньких кустов, как-то защищавших от ветра. А ночью Манлай неизменно согревал друга теплом своего мощного шерстяного тела. Когда опустела фляга, монгол попросил пса отыскать воду, и через какое-то время услышал тихое журчание ручья и победный собачий лай.
Меж тем наступил седьмой день путешествия, а Батыр все никак не мог одолеть кольцо взгорья. Иной раз, думая, что нашел ход, мужчина устремлялся вглубь, но вновь натыкался на вертикальную отвесную стену, то покрытую мхом, то просто каменную. Решимость медленно таяла, в такие минуты Батыр нащупывал кусок камня с гладкими вкраплениями за кафтаном и понимал, что назад дороги нет. И пусть он сгинет тут вместе с печатью у проклятой горы! Но назад не повернет.
Окончился очередной день бесплодных попыток. Приближалась ночь, температура воздуха резко снизилась. Надо было устраиваться на ночлег. Батыр где-то минут сорок как миновал уже знакомое углубление, покрытое мягким мхом, поэтому повернул назад, двигаясь медленно, не желая пропустить нужное место. Манлай где-то бегал, очевидно, охотился. Батыр, наконец, почувствовал под пальцами нужные уступы и устроился в глубине каменной каморки, достав нехитрый ужин, состоящий из пресной лепешки и куска засохшего сыра.
Неожиданно до его слуха донесся рык, подкрашенный злобным хрипом. Это был не Манлай. Струйка холодного пота змейкой скользнула вдоль спины мужчины. Волк. Один. Голодный. Разорвет. Рука Батыра плавно достала из кушака маленький острый нож. Слева послышалось движение, к рыку волка примешался рык банхара. Верный пёс, почуяв опасность, стрелой летел на помощь Батыру.
Животные остановились друг против друга, угрожающе рыча. В воздухе послышалось лязганье зубов. Батыр вскочил и ринулся направо, рассекая быстрыми движениями ножа воздух. Пусть они с Манлаем погибнут оба, но в бою. В этот раз Батыр не собирался терять друга!
Монгол двигался вперед, но звуки почему-то отдалились, он был сбит с толку и вертелся незрячий посреди степи в ночи как деревянная марионетка, которую хаотично дергают за веревочки. Внезапно поднялся свистящий ветер, свист был нестерпимый, и Батыр выронил нож, зажимая руками уши, рискуя раздавить собственный череп. Через секунду монгол почувствовал мощный толчок двумя лапами в спину и упал, ударившись головой обо что-то твердое и неровное.
Яркий свет ослепил его. Глаза жгло огнем, голова звенела от удара. Спустя секунды Батыр УВИДЕЛ кусок синего неба и скалу прямо перед собой. В левой грязной ладони он держал печать, полыхающую на солнце золотистыми каплями.
- Ну, что там, Батыр? - с соседнего взгорья ему кричал Тербиш, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Время растеклось по воздуху как плавленая сталь и стало вязким. Монгол повернул голову направо и увидел Унура, который также ждал от него ответа.
Батыр почувствовал, как по щекам струятся слезы, капают с подбородка за ворот кафтана, преломляют солнечный свет на радужный спектр.
Горло предательски сжалось, связки отказывались воспроизводить человеческую речь. Усилием воли Батыр взял себя в руки и крикнул:
- Тут ничего, все те же серые камни! - молодой монгол поднял руку и вставил кусок породы в углубление золотыми каплями внутрь, - Поехали домой...
Он шагнул в сторону и взгляду открылась поляна белых диких ирисов, или касатиков, любимых цветов Эрдэнэ. Сердце мужчины затопила нежность, и он нагнулся к растениям, - собрать сестре букет. Но рука не почувствовала опоры, знакомый свист вонзился в сознание, и тело рухнуло с высоты в никуда.
***
Батыр очнулся, когда солнце начало припекать голову. Насекомые в тысячу голосов пели, зудели, стрекотали в траве. Мелкие цветочки жизнерадостно подставили солнцу свои разноцветные головки.
Батыр сел и огляделся. Он ВИДЕЛ все вокруг.
Похлопав себя по груди и ощупав одежду, монгол убедился, что печати при нем нет. Значит, все было на самом деле...
Радость сменилась тревогой - где же Манлай? Пса нигде не было. Батыр исследовал поляну и обнаружил нож, рядом примятую траву и капли крови. Мужчина зажмурил глаза. Он не может потерять свою собаку.
Еще долго Батыр обходил взгорья и звал Манлая, но тщетно. Нужно было собираться в обратный путь.
***
- Папа, папа, смотри, дядя Батыр идет! - босой мальчишка лет четырех проворно выскочил из юрты навстречу путнику.
- Эрдэнэ, брат возвращается, накрывай на стол, - Тэрбиш нежно приобнял жену, целуя в макушку, - Я вижу, в кого сын - такой же безрассудный, как дядька!
- Тэр, так ведь ты сам с ним ездил на ту гору за золотом, или забыл? - Эрдэнэ с теплотой посмотрела на мужа, - Ой, что это на улице делается - они так Батыра затопчут вдвоем!
Манлай радостно повалил хозяина на землю и старательно вылизывал лицо огромным шершавым языком. Мальчишка прыгал рядом, пытаясь спасти дядю, за что тоже получил порцию собачьих поцелуев.
"Вот оно, то самое золото, что каждый монгол должен найти на родной земле", - подумал Батыр.
Над степью звенел радостный лай и заливистый детский смех.


***********


(из сети)

**********


ШАМАНКА ИЗ ЭКОНДЫ

В Эконде жила молодая шаманка. У нее не было еще своего костюма, бубна, колотушки, не строила она и ритуального чума, но обряды и камлания проводила успешно. В поселке шаманить опасалась, поэтому для этих церемоний выезжала в тайгу.
Чаще всего обращались с лечением больных. Она не отказывала. Камлания ее заканчивались успешно, она «находила» выкраденную душу больного, плевком в рот водворяла ее на место и больной, к радости родственников, выздоравливал.
Однажды она забеременела. И тут приходит одна женщина и просит вылечить заболевшего сына. Отказать шаманка не могла.
Перед камланием она посадила рядом с собой мужа и каким-то образом освободилась от тяжести живота – на время камлания переложила свой плод в живот мужа. И стала шаманить, а муж сидел, тяжело дыша, пыхтя, с надутым животом.
Камлание затянулось. По словам шаманки, враждебные духи без жертвоприношения отказывались возвратить душу парня и надо было продолжать этот обряд. Но тут неожиданно возмутился муж:
– Хватит на сегодня. Не видишь, еле дышу. Оставь на завтра!..
Шаманка молча легла на шкуру, закрыла глаза. Затем окунула мизинец правой руки в кружку с водой и трижды протерла им правый глаз, затем левый и открыла их.
– Ох-хо-хо! – выдохнула.
Духи покинули ее. Живот заметно стал подниматься. Она тяжело села.
Муж облегченно вздохнул.

…..



"Сибирская жуть»
Бушковский.


***********

Пэнке


"Всё произошло быстро. Ещё несколько секунд назад Николай мирно подрёмывал на «левом- переднем» под весёлый смех сына и дочурки на заднем сиденье. После вчерашнего «слегка» он не стал садиться за руль, и машину вела жена.

Вдруг – «а-а-а!» - удар – темнота.

Его выбросило в окно (сломано несколько рёбер, рука, нога), жена погибла сразу, дети «на грани», и в лучшем случае останутся инвалидами.

Как следовало из гаишного акта – встречный грузовик неудачно тормознул, и его занесло. Лена попыталась уйти от лобового влево, но не успела и только подставила себя.
В принципе её действия были правильны, потому-что справа было металлическое ограждение, а за ним обрыв. Не хватило какой-то доли секунды. Судьба? Нет. Если бы накануне Ник не «посидел» с Виталичем, то возможно всего этого и не случилось бы. Всё-таки у него и опыт вождения больше, и реакция, наверное, получше.

Дочка иногда приходила в сознание, затем снова проваливалась в длительное забытьё. А с сыном совсем плохо – на искусственном дыхании с неясным прогнозом.
Короче всё. Всё, чем он до сих пор жил, вдруг обрушилось, и жизнь потеряла смысл.

Обратиться к шаману посоветовала сестра.

**********

Пэнке сидел на крыльце и курил трубку, когда у ворот остановился «краузер». Из него выбрался мужик, непонятного возраста, огляделся, вошёл в калитку, остановился, рассеянно оглядывая двор, подошёл к крыльцу.
- Говорят – ты хороший шаман?
-Люди много чего наговорят.

Мужик вынул сигареты, закурил, сел рядом, молча сделал несколько затяжек, и только потом хрипло проговорил:
- Беда у меня. В аварию попали. Сын и дочь шестой месяц в больнице, сын на искусственном дыхании, врачи сделали всё, что могли.

Пэнке молчал. Что тут можно сказать? Со своими бедами он, худо- бедно, справляется, а вот с чужими – не всегда.

Жизненный опыт и шаманская философия позволяли ему достаточно сдержанно относиться к деньгам, и он брался только за самые тяжёлые случаи, когда глаза Духа Кайсалга начинали преследовать его днём и ночью.

Современная медицина научилась делать такое, что шаманам и не снилось, и они остались не у дел. Конечно, ещё можно было побороться за место под солнцем. Но медики к шаманам относились насторожённо, если не сказать – неприязненно. В их материал-ских знаниях шаманизм не находил объяснения, и воспринимался как лженаука. Пэнке этого не понимал, потому-что духи и боги, с которыми он общался, в его понимании были вполне материальны.

- Я знаю, что деньги для тебя не самое главное, - заговорил мужик, раскурив вторую сигарету. – Но они и не помешают, если не сейчас, то хотя бы потом, в старости. Кто знает, как там жизнь повернётся.

Словно размышляя сам с собой, шаман сказал:
- Врачи сейчас хорошие, - и снова замолчал.
- Может, всё же, попробуешь, - с полной отрешённостью в голосе проговорил мужик. – Врачи говорят, что иногда организм сам может выкарабкаться, а иногда ему нужна помощь, но какая – никто не знает.

Не смирится. Странные люди. Всю жизнь за ними тенью следует смерть, но они стараются об этом не думать… Хотя, может это и правильно, ведь и сам он далеко не всегда выверяет свои поступки на выживаемость – доверяет судьбе…

- Домой надо детей перевозить.
- Я это решу. Врачи, собственно, намекали на такой вариант.

Шаман молча покивал головой, выбил табак из трубки.
- Когда перевозить будешь – меня позовёшь.
- А сейчас не поедешь посмотреть?
- А что смотреть-то. Что надо было, я твоими глазами увидел. Теперь щупать надо.
- Значит надо побыстрее перевозить?
- Ну, быстрее не быстрее – время не важно – но до новолуния надо бы.

*****
В доме Николая шаман выбрал комнату, и дочку перевезли туда. Пэнке сразу почувствовал переизбыток плохой энергии, а пластиковая кровать её не снимала. Пришлось надеть на ноги девочки медные браслеты, с цепочками опущенными до пола. Большой избыток энергии делал сон слишком беспокойным и не позволял организму достичь фазы сверхглубокого (парадоксального) состояния, в котором подсознание определяло наличие отклонений и возможные способы лечения.

- Дня через три вынесем её на землю, - сказал он Николаю, исподволь наблюдавшему за приготовлениями. – Никого сюда не впускай, а ты или сестра, должны быть здесь, около той стены.

Он встал перед кроватью на колени, подложил левую руку под затылок девочки, а правую на сердце, замер, вслушиваясь в сигналы, одному ему понятные. Сначала слушал молча, потом в его груди возник глухой звук, постепенно превратившийся в низкое горловое пение, то усиливающееся, то затихающее до чуть слышных стонов. Время от времени он растирал ладони друг о дружку, клал их на пол, затем опять начинал ощупывать тело.
Постепенно невнятные горловые звуки превратились в тихое бормотанье, вскоре превратившиеся в молитву, одному ему понятную:

«Ты, который не засыпаешь в самом глубоком сне. Ты, которому ведомы все души предков. Ты, который хранишь начало начал этого молодого тела. Проснись! Воспрянь! Это не я прошу – ничтожнейший из шаманов, это просит тебя мой Дух и Духи моих предков.
Душа такого маленького тельца легче пушинки. Любой ветерок подхватит и унесёт её вдаль, оставив дом пустым и холодным. Но разве хорошо Душе без дома? Разве сможет найти она более тёплое вместилище? Разве навсегда охладело тело это? И разве пристало Душе бояться холода дома своего? Разве уже разрушен очаг, и разве нет дров чтобы разжечь его? Зачем убегать из дома своего, не лучше ли согреть его?»

Шаман заунывно тянул мелодию, покачиваясь в такт, спорил со своими непонятными собеседниками.

Привезли сына, и шаман переключился на него. Спор с духами продолжался целый месяц, и всё это время шаман сомневался в благополучном прогнозе. Несколько раз он полностью разочаровывался в своих результатах, опускал руки и говорил себе: «Всё, Пэнке, в этот раз духи разрушения оказались сильнее. Ты проиграл, и должен в этом признаться. Никто тебя за это не упрекнёт. Ты тоже сделал всё, что мог, но ты не Бог… Но ты не Бог…».

Но каждый раз перед ним появлялись эти глаза, с гневным просверком, а где-то вдали пел песню его дед.Сколько помнил себя Пэнке, эта песня всегда была с ним, вокруг него, внутри его. Под неё он родился, под неё, надеялся, умрёт.

В молодости Пэнке брался за любую манью (дед говорил, что это необходимо для наработки опыта) и не знал, что такое усталость. Теперь же тех сил уже нет. Что поделаешь, шаман такой же человек, как и все, и так же смертен, и так же иногда болезни угнетают. И только тем он от других отличен, что лечит, собрав весь опыт предков, которые рождались на майнах под луной.

В природе болезней много, и врачи быстрее распознают их, даже новые, и быстро лекарства к ним находят. Ему же приходится себя тренировать всю жизнь и духа Маккама подкармливать.
Он помнил – в детстве дед в степь выводил его и руки заставлял тереть о мёртвых сусликов, а позже всё тело натирал, и даже, их когтями царапал кожу, пуская кровяный выпот.

Дед был шаман, каких уж не осталось. Бывало, за пару лун предсказывал болезнь, какая и откуда придёт на стойбище. А лунными ночами часами мог беседовать с шаманами, живущими «за тридевять земель».

Теперь природа уже не та, и духи пришли другие, силу шаманов поколебав. Дед это знал и отучал от забубенных песен, и часто бубен прятал, чтоб реже Пэнке славил Духа РоххоР под сильною луною. А когда-то под бубен засыпали и просыпались с его недрёмным пеньем, и это привыкание силу давало.

Теперь же привёз он бубен, чтоб помогал в изматывающих спорах со всеми духами, и чтобы Дух КромморК позволил в неизвестное проникнуть и разбудить древние силы.По прошествии месяца шаман понял, что наступил перелом, а ещё через две луны парень задышал сам.

Пэнке беспробудно спал чуть ли не сутки. Он спал бы и ещё, но приехал давний знакомый Бадгэ. Почувствовав его присутствие Пэнке проснулся, некоторое время полежал, пытаясь вспомнить побольше из приснившегося. Вроде бы что-то было неприятное, но вспомнить не мог."

Автор - Михаил Быстров –Павлов


**********

ТРИНАДЦАТЫЙ БУБЕН ШАМАНА


Жизнь шамана исчисляется не количеством прожитых лет, а числом отслуживших свой срок бубнов. Обычно шаман живет от трех до девяти бубнов, которые он использует от года до девяти лет.

Шаману Спиридону было предсказано духом-покровителем, что тот умрет, когда износится двенадцатый бубен. Спиридон рассказал об этом своей жене Нодирипс. Нодирипс выслушала его и посоветовала украдкой смастерить тринадцатый, воровской бубен и подменить им старый.

Шаману понравилась хитрость Нодирипс, но он строго-настрого наказал ей ни при каких обстоятельствах не входить в дом, когда он будет вживлять своего духа в новый тринадцатый бубен.

Вот настал день и пробил час, когда Спиридон почувствовал, что дух хочет войти в него. Он сел на пол и долго смотрел на пляшущие языки костра (жена в это время спешно удалилась). Когда огонь догорел и в срубе образовался полумрак, шаман стал ударять по новому бубну колотушкой и вполголоса призывать духа-покровителя. Когда прилетел дух, то он не узнал своего бубна по запаху и отказался в него вселяться. Сколько ни уговаривал его Спиридон, тот стоял на своем. Вначале шаман хотел усыпить духа и спеть ему песню сна, затем он пытался заговорить его числами. Когда же Спиридон перешел на угрозы и достал железный крюк, чтобы силой водворить строптивца на место, дух принял облик огромного черного быка. Шаман сделал то же самое, и они, сцепившись рогами, замерли. Вокруг них – на лавках, на потолке и на стенах – расселось множество чужеродных духов – безголовых, с лицом на животе, козлоногих, с длинными, лебедиными шеями и проч., которые свистели, кричали и били в ладоши, болея кто за Спиридона, кто за его противника.

Жена шамана Нодирипс слышала этот шум и ее глодало любопытство. После непродолжительной борьбы с собой она все-таки решила заглянуть в дом. От ужаса, который предстал ее очам, Нодирипс вскрикнула. Дух повернул свою бычью голову, чтобы посмотреть, кто там кричит громче всех, и в это время шаман протыкает его шею рогами.

Но дух шамана – его тень. Смерть духа – смерть шамана. Поэтому, победив восставшего против себя духа, шаман падает наземь, и душа его уже мчится на бубне по шаманским тропам в Сердце Земли. Следом за ним белым горностаем бежит Нодирипс. Волосы ее растрепаны, а ноги проваливаются в снег.


**************


(интернет)

«ЗОЛОТОЕ КЛАДБИЩЕ»
(примерный перевод названия рассказа
с одного из таймырских наречий)

…..



Помните или нет, но я уже рассказывал однажды историю про моего деда и его приятеля, старика Исайя, шамана из народа нганасан, что жили и, надеюсь, по сей день здравствуют в низовьях могучей сибирской реки Енисей. Стразу скажу, дедушка был человеком не охочим до вранья и приукрашивания, каждая его история стоила мне дорого. Дед часто прибегал к назидательному и даже наставническому тону в беседе. Но нужно было бы допустить немалую оплошность, чтобы услышать в свой адрес не только стандартный упрёк, но и поучительную историю из жизни.

В тот день настроение у нас располагало к вылазке на озеро. Мы одинаково любили порыбачить, посидеть в тишине и побыть наедине с природой. Отдых для души – лучшая возможность послушать собственные мысли.

На сборы ушло минимум времени. А уже через час мы утаптывали траву на месте стоянки у лесного озера. Подобраться на машине к нему было сложно: крутые берега, часто растущие деревья, а единственная дорога разбита лесовозами и тракторами. Автомобиль бросили на приметной опушке, а сами пешком спустились к воде. Протоптали тропу, а затем стали обустраиваться.

Попутно дед давал мне ценные указания. Как ходить в лесу, куда наступать, куда смотреть, что делать, если… и далее бесконечный список ситуаций. В общем, всё как всегда. Для шестнадцатилетнего мальчишки это казалось скучным нравоучением.

- А еще не подходи к лужам, увидишь полянку с небольшой лужицей в середине - не смей выходить на неё, держись к деревьям.
- А то засосёт? – хохотнул я.
- Да, - выгнул бровь дедушка и посмотрел на меня строго.
- Серьёзно?
- Очень, это «зеркало», болото такое. На Таймыре часто встречается, а здесь редкость, но мало ли. Рядом озеро, и откуда тебе знать, что может быть.

Не знаю почему, но образ коварной трясины, маскирующейся под лужицу, впечатлил меня. Остаток дня я возвращался к этому разговору и выпытывал любые факты, известные деду.

Дед отмалчивался. Говорил односложно. Пенял мне на то, что я забросил рыбалку и ему всё удовольствие порчу. Пришлось отстать. Но вечером, когда мы вернулись домой, он вдруг ни с того ни с сего начал рассказывать. Это была долгая и странная история о путешествии к одному кладбищу. Он передал её мне, а я поделюсь с вами. Для удобства буду говорить от имени непосредственного участника того похода.

Итак…

Сл училось это поздней весной. В тот год снег лежал почти до середины мая. Мало удивительного, если представить, что ты живешь несколько лет кряду в таймырской глуши. Где кроме небольших промысловых поселков и кочевий коренных жителей мало что напоминает о власти человека над этой землей.

От управления артели мне начислили несколько дополнительных дней к отпуску. Но выехать из поселка куда-нибудь не вышло. И большую часть времени я провёл в бараке, где все поселковые хранили зимой свои лодки и снасти. Занимался тем, что в бессчетный раз проверял всё необходимое для весеннего лова и охоты. Смолил лодку, переплетал сети, набивал патроны для ружья. Рабочие с метеостанции обещали, что весна придёт внезапно. Можно было надеяться, что на мой долгий отпуск выпадет несколько годных для похода в тайгу дней. Маршрут планировался обычный: выйти по притокам к Енисею и наведаться в низовья, где и конкуренции меньше, и места богаче.

Отпуск тёк неторопливо. Можно даже сказать, что наступило блаженное безвременье, которое я проводил, погружаясь в монотонную, но интересную мне работу. За окнами барака белел снег.

Солнце светило ярче. С каждым днём прибавлялось тепла, и мои чаянья крепли. И как это случается – весна пришла в одно утро. Проталины стали шире, лёд на реке потрескался. А в посёлке объявились охотники из местных. Среди прочих и мой знакомый – старик Исай из нганасан.

На улице стало шумно. Лаяли собаки, мужики громко обсуждали планы на предстоящий сезон. Хотя, что там было обсуждать... Как таковой сезон откроется много позже.

Исай наведался ко мне в барак и в привычной манере начал свой неторопливый разговор. Вопросы были ни о чём. Погода, олени, моторные лодки, ружья, новые товары в магазине, последние сплетни. Но охотник очень быстро перешёл к важному для него делу. Ему нужны были деньги. Сумма скромная, но для старичка очень ощутимая – целых тридцать рублей на старые деньги.

Разумеется, я согласился одолжить. Его благодарности не было предела. Уж не знаю, что он там хотел купить, но старик очень расчувствовался. И обещал мне щедро отплатить. Но чем? Разве что охотничьими трофеями, денег у него почти не водилось.

Погода не переставала радовать, и еще через полторы недели я решил собираться на рыбалку.

Земля не просохла от талого снега, и дороги больше походили на разбитое тракторами суглинистое месиво. Благо весь мой путь пролегал через речные протоки и рукава. Моторка уже была на воде, когда меня окликнул знакомый скрипучий голос.
- Саня… а ты далеко собрался?
- А, Исай, здравствуй, до Заячьей губы дойти думал.
- Доброе место, шибко рыбное, - задумчиво протянул старик, затягиваясь папироской, - хочешь, вместе пойдём?
- Можно, а что ты задумал?
- Долг отдам, - многозначительно кивнул Исай и по-хозяйски стал складывать свои вещи в лодку.
Судя по всему, он готовился не хуже моего. Вещей было немало, и по весу они были едва ли не тяжелее самого охотника. Тут явно были запасы всего необходимого на недельную вылазку. Но не это удивляло. Примечательным был наряд моего товарища. На шее висело несколько ожерелий из тех, что местные надевали на праздники. В рюкзаке сверху лежал самый обыкновенный бубен, из-за чего суму невозможно было затянуть шнуровкой. Набор явно странный для обычной поездки. А главное… он будто ждал моей поездки и был готов заранее.
- Ты шаманить собрался? – спросил я, когда мы отошли от берега и мотор стал равномерно бить винтами по воде, толкая лодку вперёд.
- Я хочу тебе заплатить долг.
- Отдашь шкурками.
- Нет… ясак, однако, сам собирай, а я тебе настоящий долг верну. Не забудешь.

От этих слов стало не по себе, но Исая я знал давно и понимал, что дурного он вряд ли сделает. Хотя, слухи ходили разные. Говорили, что он последний шаман в своём народе. Учеников не берёт, но знает многое и обладает определённой силой. Правда или выдумки, не скажу, но было в нём что-то необычное. Для своего возраста и прыть немалую сохранил, и живость ума. А было ему уже тогда за шестьдесят.

К вечеру вышли мы на Заячью губу, небольшой перекат на месте слияния одного из бесчисленных притоков, питающих Енисей. Там и решили ставить сеть. Но близилась ночь, и в темноте даже такое нехитрое дело требует сноровки. Чего мне и не хватило в тот вечер - сетка скользнула из руки в воду и ладонь будто обожгло. Тут же проступила кровавая полоса. Порез был мало что глубоким, так еще и на самом дурном месте.

Я сжал руку в кулак, чтобы остановить кровотечение. Старик же направил лодку к берегу.

Когда мы выбрались на сушу, Исай без предисловий потребовал показать ему руку. Кровь продолжала набегать, было больно, но я терпел и закусывал губы.

Шаман хмыкнул, оценивая мою рану, а затем положил свою ладонь поверх и потребовал смотреть ему в глаза. Он стал быстро нараспев что-то говорить. Язык казался незнакомым, лишь отдельные слова я мог разобрать, и сколько хватало моих познаний, это были какие-то имена на наречии нганасан. Странное действо длилось минут десять, не больше, а когда старик замолчал, я посмотрел на руку. Кровь остановилась, а края раны сошлись так, что порез выглядел тоньше царапины, края раны побелели, боль ушла.

- Колдовство?! – я недоверчиво потрогал пальцем царапину.
- Нет, Саня, просто рана у тебя маленькая… совсем не сильно порезался... – шаман хитро улыбался и как ни в чём не бывало раскуривал папироску, хотя по лицу его крупными каплями стекал пот, а руки дрожали, как после тяжёлой работы.
- Научи меня?
- Нельзя, я показать тебе могу многое, ты мне друг, и земле этой друг… однако чужой.
- Чужой?
- Да, нганасан учиться не хочет, а чужак хочет… плохое время. Нельзя нам чужакам передавать знания.
- Зачем тогда показываешь?
- Скучно…

Я от удивления вытаращил глаза. Угадать по морщинистому лицу Исая, где он шутит, а где говорит серьёзно, не представлялось возможным.

- И чем ты еще развлекаться удумал, чёрт таёжный!?
- Хм… в болота пойдём. Я тебе кое-что покажу. И долг отдам. Тебе ведь не деньги нужны… ты другое ищешь, учить не могу, но показать можно, - ответил он в свойственной ему манере - говоря, но не договаривая.

Расспрашивать не стал, и мы начали готовиться к ночёвке. Набросали лапника и веток, расстелили мешки и как были, развели костёр и сварили в котелке простенький рыбный суп с пшеном. Ели молча и скоро легли спать.

Утро следующего дня было зябким и туманным, что нисколько не располагало к прогулке по болотам, но старик настойчиво торопил меня. Как сварливая баба, он ругался, что я зазря трачу время и мы можем не успеть пройти по тропе.

Когда же мы собрались и затушили кострище, шаман не терпящим возражений жестом протянул мне засаленную тряпицу и потребовал завязать глаза. Это было неприятное чувство. Я всё меньше понимал, что у моего провожатого на уме, но подчинился без лишних вопросов. Повязка была не сплошной, хотя обзор ограничила существенно. Исай поправил её и, вытащив из своего рюкзака моток веревки, стал мастерить страховку, наподобие той, что делают альпинисты. Так мы и двинулись дальше вглубь подлеска, связанные бечёвкой, словно первопроходцы из приключенческого романа.

Нганасан уверенно шагал вперёд, на ходу объясняя необычные правила, которые непременно следует соблюсти. Мне нельзя останавливаться и разговаривать. Что бы ни случилось, нужно держать верёвку и идти вперёд. Сам же шаман начал выкрикивать что-то на своём языке. Иногда он начинал выть, а то вдруг смеялся, как одержимый, или испуганно шептал. Мысли путались, в ноздри бил дурманящий аромат болотных цветов и трав. Под ногами чавкала грязь и проминался мох. Поначалу я старался запомнить хотя бы направление, но проводник, словно нарочно, запутывал следы и постоянно менял направление. Время потерялось. Общая обстановка беспомощности давила и погружала меня в состояние, близкое к трансу. И вот, когда я был готов уснуть на ходу, меня резко выдернули обратно в реальный мир.

В сапоги с высоким голенищем затекала холодная талая вода. Мы шли вброд по зыбкому дну мелкого озера. Старик молчал, а я с трудом сдерживался, чтобы не выругаться с досады. Знаете ли, мокрые ноги по такой погоде - это уже большая проблема. Но верёвка упрямо дёргала меня вперед, и я продолжал идти, погрузившись уже по пояс. Шли настолько долго, что от холода мышцы стали неметь.

Но даже у такого трудного пути есть свой итог. Я понял, что мы дошли, когда Исай развязал повязку и снял страховку.

- К воде не подходи, оставайся там, где трава рыжая, по зелёной не ходи.

Я огляделся и не удержался от крепкого словца. Мы стояли посреди обширного луга с множеством мелких озёр и лужиц. Серое, затянутое облаками небо отражалось в застывшей, будто ртуть, воде. Место можно было бы назвать островом, но это был холм, по крайней мере, с первого взгляда казалось именно так.
Весь холм выглядел таким широким просторным пяточком, утыканным странными сооружениями из веток и шкур, чем-то средним между охотничьим шалашиком и классическим чумом, традиционным жилищем кочевников-оленеводов. Однако эти «домики» были в разы меньше обычных и выглядели уж очень старыми.
Земля здесь была устлана клочками сухой травы болезненного ржавого оттенка. В то время как луг в тридцати метрах от нас буквально утопал в изумрудном ковре. Эта странность заставила меня насторожиться. Я поднял с земли камень и что есть сил швырнул его в сторону от холма. Послышался характерный плюх.

На душе похолодело, поскольку теперь я понял, почему мы шли вброд, а главное, ГДЕ мы прошли.

Болото самое обычное и самое страшное - тундровое болото. Если проявить наблюдательность и вовремя заметить перемену в природе, то шансы на выживание есть, но стоит зазеваться и ступить на такой вот миленький залитый солнцем лужок – поминай как звали.

Я слышал о Васюганском болоте. Огромной территории, с площадью подтопления в несколько десятков километров. Это место не выглядело столь грандиозным, но и малая топь не сулит ничего хорошего. Значит, холм и в самом деле был островом. Скалой посреди реликтовой зыби. А эти «шалаши» таили в себе нечто древнее и зловещее, раз их спрятали в таком отдалении от цивилизации.

- Могу их посмотреть?
- Можешь, но не вздумай забирать что-то себе, прояви уважение. Бойся медведя, ходи с одной стороны!
- Что?... - я растерянно огляделся, не понимая, о каком звере идет речь.
- Медведь! Черт! Что ты не понимаешь? - Исай выразительно посмотрел себе через плечо и сплюнул под ноги.
- А... ты про ваших злых духов... да, я помню, что на пороге дома нельзя кругом поворачиваться.

Суеверные нганасаны живут и по сей день в двух мирах. Один из которых делят с нами, второй же - с различными демонами и духами. У них сложная иерархия и имена, непривычные на слух русскому человеку. Так что обычно местные всю свою нечисть зовут просто - "медведь". Эти духи любят водовороты и вихри. Вот поэтому и нельзя приличному нганасану кружиться или оборачиваться на пороге дома, иначе зло войдет следом.

Не скажу, что верю в подобные сказки, но повидал многое и спорить с шаманом не стал. Надо соблюсти традицию - нет проблем.

Любопытство - самое смелое чувство. И вот первый чум уже в шаге от меня. Шкуры, служившие стенками этому жилищу, покрывал зеленоватый налёт, от сооружения сильно воняло мускусом, но отвращение запах не вызывал. Я откинул полог и заглянул внутрь.

Крикнуть матом не получилось скорее от того, что перехватило дыхание. А потом вроде бы как было уже некстати. Что же ждало меня внутри?

Мёртвая старуха. Седая. Обряженная в пёстрое платье с узорами и вышивкой, явно традиционный наряд, но такой старый и архаичный, что вряд ли сейчас его можно встретить. Она сидела на маленьких нартах. Её глаза были плотно закрыты, а челюсть подвязана, наверное, с той целью, чтобы не открывалась произвольно. При этом рот напоминал ввалившуюся внутрь воронку. Кожа имела неприятный тёмно-серый землистый оттенок и лоснилась, будто смазанная салом. Повсюду были диковинные ожерелья. Мелкие бусинки, нанизанные на тонкую нить, и покрупнее, вплетенные в узлы. На ее голове была шапочка, щедро украшенная разномастными камушками, костяшками и бусинами. Сутулую спину прикрывала истлевшая накидка из шкуры чернобурой лисы.
Полы в чуме показались странными, словно специально усыпанные камнями. Острые осколки породы в скудном свете северного солнца отливали красновато-желтым блеском. Я, зачарованный этим зрелищем, долго не мог поверить в реальность происходящего.

Работая на буровой станции и участвуя в геолого-разведочных партиях, я уже имел удачу видеть такие камни. Самородки золота... По самой скромной оценке на земляном полу было пятьдесят килограмм золотоносной породы и самородков.


Я попятился назад и аккуратно вернул полог на место.
- Кто она?
- Шаман! Ведьма... она жила очень давно, а когда решила умирать, пришла сюда.
- А золото?
- Золото принес другой шаман.
- Здесь мы можем задавать вопросы и слушать, что старые люди нам говорят.
- Кладбище...
- Нет, Саня, это наш дом, последний дом. Тут нас никто не тревожит. Тут шаману спокойно, - Исай добродушно улыбнулся.
- Если об этом месте узнают, все разворуют...
- А кто расскажет? Ты?..
- Нет, - я посмотрел на раскинувшиеся вокруг болота, - никому…
- Расскажешь… но они не придут, и будет это после моей смерти. А как умру, сюда ни одна живая душа дорогу не сыщет. Даже ты второй раз не сунешься.

Старик разрешил мне еще немного побродить по кладбищу. А сам он встал у кромки болота и стал бить в бубен и петь свои молитвы. Я заглядывал в чумы и находил везде примерно одинаковый набор вещей, законсервированного мертвеца и золото.

Это было сказочное сокровище. И я совру, если скажу, что не испытал соблазна. Возникло желание взять что-нибудь на память. Но запрет Исая был строгим. Нет, проклятия меня не пугали, а вот оскорбить старика, доверившего мне самую большую свою тайну, я не решился.

Прошло несколько часов, и мы засобирались обратно.

В материальном плане мы больше потеряли, чем приобрели. Но если верить словам шамана, духи будут в этом году милостивы. Они скучали здесь. Но теперь, когда им рассказали последние новости и попросили мудрого совета, причин для обиды нет.

- Вот так, Саня... ты мне деньги дал, я тебе верну долг удачей. Увидишь еще!
Мне снова завязали глаза и повели потайной тропой через болото. Я даже не пытался запомнить дорогу. Уж очень это неприятное и отвлекающее от корыстных мыслей занятие - брести по пояс в топкой студеной жиже. Возникло и другое неприятное чувство. Кто-то или что-то проплывало у самого дна и словно специально касалось моих ног.
- Налимы, - отмахнулся от моих догадок старик, - большая и любопытная рыба...
- Хорошо, - выдохнул я, силясь разглядеть в воде источник своего беспокойства.
- А может и нет, - Исай хитро сощурился и посмотрел на небо, - поторопиться надо, однако, вода подниматься будет совсем скоро.
Остаток пути до суши мы почти бежали, если так можно сказать о нашей суетливой возне. Когда, наконец, выбрались, то повалились на землю усталые и насквозь вымокшие.
А болото тем временем, словно живое, поднялось немного выше. Крупная рябь пошла по воде в том месте, где мы прошли. Если это и была большая рыбина, то таких я еще не встречал.

Отдышались и отошли еще дальше. И только когда болото скрылось из виду, остановились на привал, чтобы перекусить и просушить вещи.

Домой мы дошли еще через два дня. С пустыми сумками, изможденные долгим путешествием.

Но стоит отметить, что все последующие вылазки в тайгу, будь то рыбалка или охота, складывались удачно. На собранную пушнину быстро находились покупатели, а вырученных в сезон денег хватило бы на пару сотен займов для Исая... Может быть, мне просто везло, а может быть, шаман смог передать мне удачу и силу своих предков. В последнее особенно хочется верить.
Но даже если так, не уверен, что пошел бы еще раз в те проклятые болота ради общения с духами. А вот золото манило меня... грезилось во сне... мерещилось наяву.

За всю жизнь я дважды пытался добраться до заветного клада. Уже после смерти моего друга шамана. Но обошлась мне такая дерзость дорого. Хорошо, что сам живой вернулся. Но это другая история.

Всё.


…..

Ловчий


***************

ЧУЖИЕ СНЫ..

___________


Снег на лице…
уже не тает…
Кристаллы - холодом вовнутрь -
Растут…
и многокрылой стаей
Звёзд неживых немеет путь…

Душа уже ушла отсюда,
Хлестнул по Телу её Смысл….
Утих Рассудок…. в неуютном
Холодном теле бьётся Мысль…

Мысль, заплутавшая раздумьем,
Душой отвергнутая - бред -
В Момент Ухода… и в безумье -
Вся тяжесть Смысла: «.. Может - НЕТ?!»

Но - нет… давно уже решила
Душа Броска Ночных Охот..
И в тайном месте - в Круге Силы -
Ушла в свой Мир, закрыв Проход.

А тело… что оно? - забыто…
У алтаря Неспящих Сил…
К тайге, морозами побитой,
Октябрь со снегом подходил…

Не показалось - нет! - Ушедшей
Горящих глаз в лесной глуши!
Того, с кем ночи - сумасшедши!
И Троп Ночных - одни шаги…

Но не поверила… - «Не мог он
Молчать и не сдержать её!
Ведь он – всегда...» - и тихо… боком…
В Страну Бросков ушла без слов…

… Наутро снегом заносило
Следы, ведущие к ручью,
И камень – эх, немного криво… -
На невысоком берегу…

….

В тайге, где только мох и пихты,
И зверя странного шаги
Есть, говорят, лишь ветер стихнет,
НЕМЫСЛИМО ЧУЖИЕ сны…

*****

КАК ЛЕЧИЛ ШАМАН


Это было в городе Харпе Ханты-Мансыйского округа. А сам город Харп лежит на самом полярном круге.

Мы прилетели на вахту, когда уже север накрыла полярная ночь. Тихо, звезды такие, каких нигде нет. Наши вагончики светятся. Я на вахте не новичок, но зимой тут впервые. Наслушался уже о ветрах, морозах и т. п.

— О! Шаман уже здесь, — сказал кто-то из опытных вахтовиков.

Я сначала не понял, а потом заметил, что прямо возле наших 4-х вагончиков, поставленных буквой «П» стоит яранга. Ну и пусть стоит.

Позже узнал, что Петя тут зимует каждую зиму.

Состав вахты подобрался не по мне. Они все видели только бригадира во мне. Бояться меня они меня не боялись (вахтовики не умеют бояться), но сторонились. И я тоже насильно не лез с общением к ним, только по работе, поэтому сошелся с «чучмеком». Он мне сразу показался очень умным и хорошим человеком. Хотя, что тут удивительного. Среди двух десятков мансийцев, которых я знал, мне не встретилось ни одного плохого человека. А на ум я их не проверял.

Я в свободное от работы время заползал в ярангу до Пети, и мы сидели и говорили. Точнее, больше рассказывал я. Мне приятно было почему-то много говорить при нем. Вероятно потому, что я чувствовал – меня слышат.

Так мы общались 45 суток. Потом у нас не заладилось со сдачей объектов. Исправили, но я вынужден был задержаться на неделю и ждать смены. Работы никакой, только поддерживай температурный режим в вагончиках. А это не сложно. Не дровами же топить.

И вот я услышал лай собак. Сначала подумал – показалось. Нет, собаки. Выхожу. Упряжка и нарты. Конечно же, я заинтересовался. Здоровый наш, русский, и маленькая мансийка привезли дочку до Пети за 10 часов езды на собаках отсюда, лечить. Из короткого разговора понял, что девочка при смерти. Её занесли в ярангу. Наш спросил:

— Будет жить?

— Если послезавтра меня встретишь живым, то заберёшь дочку. — сказал Петя.

Тот махнул рукой. И его потянула за рукав мансийка.

— Ты будешь лечить? Как? Чем? – удивился я.

Петя молчал долго. Он не смотрел ни на меня, ни на девочку, которая лежала без сознания, а не спала – было хорошо видно. А потом коротко:

— Собой. Ты можешь остаться.

Интрига. Но для формы я спросил – не буду ли мешать.

— Наоборот. Поможешь, – сказал он, – только не выходить, пока не окончу.

И я остался.

Сначала он ничего не делал, часа два, только огонек поддерживал и смотрел на него. Я тоже молчал. В присутствии умирающей девочки как-то не до болтовни.

Но вдруг я увидел, что он изменился, стал не таким, как всегда. Глаза как будто втянулись в глазницы, тени какие-то вокруг глаз, лицо, всегда приветливое, стало отрешенным.

Вот он поднялся, ходит вокруг огня… но это не точно сказано. Он ходил не то, что, пританцовывая, а странно и с особой ритмикой. Потом во мне запел низкий, тихий бас. Это был голос Пети, но не такой, каким он со мной говорил всегда. И я ясно вижу, что это именно он поет, а голос звучит не у меня в ушах, а во мне. Странное ощущение.

Я посмотрел на девочку и не потому, что так уж сильно переживал за неё (сочувствовал, конечно, но не больше), а просто повел глазами. И она мне видится как будто издалека, метров со ста. При этом я ясно ее различаю – и потный лобик, и жаркий румянец на щеках. И понимаю – у нее жар, она горит, но ничего не предпринимаю, потому что чувствую огромное доверие до Пети – он знает, что делает. Логики там не было, уверяю.

У Пети откуда-то взялся бубен с погремушками. Он изредка в него ударяет. И я вижу, тоже как бы со ста метром, что у него щеки впалые, что он весь вспотел.

Вдруг я стою над девочкой, а рядом со мной молодой мансиец и дряхлая мансийка. Но – нет. Я там, где сидел на оленьих шкурах, там и сижу. А те двое, прозрачные, стоят. Старуха говорит, страстно, в чём-то убеждает молодого. А тот головой качает – нет. И старуха исчезла. Я снова рядом с молодым мансийцем. Он мне под подбородок ростом.

А Петя все ходит, иногда стучит в бубен, тарахтит им и поет во мне своим низким басом. Молодой благосклонно похлопал меня по плечу и исчез. И я там, где и сидел. Петя же уже сидит над жарким огнем. Когда он успел набросать в него сухой рыбы, я не заметил.

Вот он снял свой балахон через голову и остался голым по пояс. А бас все звучит, не прерываясь. У него в руке деревянная тонкая игла сантиметров 30 длинной. Он ее вгоняет в тело в районе левого локтевого сустава, и я ясно вижу, как капельки крови стекают в огонь. А он поет.

Запах горелой плоти заполняет ярангу. Сначала от этого вонючего запаха аж воротит. А потом, через какое-то время, трудно сказать через какое, появляется аромат, странный такой, сладкий и я успокаиваюсь. Петя продолжает сидеть, всё ниже склоняясь, скукоживается весь.

И вдруг он хлопает меня по плечу.

— Володия, – говорит, – всё уже.

Я, абсолютно отрешенно, подымаюсь и выхожу из яранги. Оказалось, что я у него пробыл почти сутки. Уставшим я себя не чувствовал, но меня переполняла отрешенность от всего.

Через 12 часов прилетела смена. Я сдал вахту, порасписывался в журналах и, не прощаясь с Петей, улетел.

Через 5 месяцев я снова был в Харпе на вахте. Все помнил, ничего не забыл. Но Пети не было, хотя хотелось его встретить.

И вдруг однажды до нас приехало несколько семей мансийцев и среди них ходили и тот большой – наш, и его дочка. Я не подошел, не заговорил. Да и он на меня никакого внимания не обратил.

Вот собственно и всё… уже.

*************

….

Странно было в том лесу -
Тишина без края,
Блёклый шёпот на ветру
Только тихо шаял..

…..

Мох, обняв стволы берёз,
Шелестел печалью,
Плёл беззвучность своих грёз
Ядовитой шалью…

Царство Мха губило лес
Под его же сенью -
Шла болот зелёных спесь
К сердцевинам прелью…

В этом месте лишь едва
Деревце рождалось,
Дуновенье Духа_Мха
Уж его касалось -

Новый Воин вместе рос
С белою берёзой,
Обнимал её насквозь,
И катились слёзы

Болью рваной бересты,
Красоты и роста… -
Всё берёза за Мечты
Отдавала просто…

Воин Боль её скрывал
Мшистостью Мечтаний,
Нежной ласкою шептал
Ложь своих признаний…

И берёза… не росла…
Отдавая силы
За Любовь и ласку в Снах,
Счастье - быть с Любимым…

…..

Так и было испокон
В этом месте Леса…
Страсти нежной тихий стон,
Запаха завеса…

….

Но бывает иногда:
Мир плетён Судьбою -
Вдруг родился Воин_Мха
С трепетной Душою!

Разрастаясь по стволу
Молодой берёзы,
Прятал Воин Страсть свою
Всё под те же грёзы…

Только Силу он не брал
У своей Любимой!!! -
Еле-еле набирал
Из-под ног… у тины…

Заплетаясь всё сильней,
Воин и Берёза
Прирастали сутью всей
И в телах, и в грёзах…

….

Время мимо них текло
Еле слышным стоном…
Лес мельчал, но ввысь росло
Чувство вместе с кроной!

…..

И уж всякий замечал
Высоту их Страсти!
Каждый Воин зло шептал:
«За Измену – пасть им!»

И болото Духом_Мха
Отведёно было
От Любви их островка -
И пропала сила…

Воин_Мха её терял
Тихо… незаметно…
Вниз бессильно оседал
По Любимой веткам…

Он без влаги засыхал!
И Болотный Ветер
С кровью от берёзы рвал
Мха сухие плети…

Мох достойным был врагом
На болоте старом,
Плотным он своим щитом
Отводил удары,

От Любимой отводил…
А она, шатаясь,
Хоть немного ему сил
С соком дать пыталась…

Свои ветви надломив:
«На… возьми…» - шептала,
Обнимала и по ним
Жизнь в слезах бежала…

….

В неуёмной тишине
Шум не слышно боя!
Ведь в болот извечном сне
Погибают стоя…

…..

Ветер, руша островок
Чувства средь болота,
В своей ярости не смог
Прекратить Полёта!

И одним своим Крылом
Он коснулся леса,
Что стоит так далеко
От влюблённых места…

Дух_Деревьев уловил
Тихий стон в болотах!
Душу он свою открыл,
Рассмотрев ей что-то -

Там… в безвестности болот,
Шелестя листвою -
Чувств накал! Любви оплот -
Погибают двое…

И беззвучной внял мольбе
Он плакучей кроны,
На иссохшем старом пне
Дух решил все споры…

….

«Пусть же станет их Любовь
Неразлучной Силой!
Ну, а Воин тот из Мхов -
Капом у Любимой.

И так будет всякий раз,
Когда Воин_Моха
Свой Порыв Душе отдаст!
Позабыв о Соках…

Пусть сплетается Любовь
В Чувстве их безмерном -
В Капе_Страсти… Древе_Снов… -
Став единым Телом…

…..

Если ты поймёшь меня,
Добрый путник леса,
Сбавь свой шаг, сойди ль с коня
Пред таким вот местом

И дыхание сдержи..
Пусть рука коснётся
Душ Влюблённых… Кап дрожит…
Слышишь?? - сердце бьётся!

Тёплый звук и мягкий ток
Душ объятых Страстью -
К вЕтвям ткани лоскуток
Привяжи - на Счастье…

Если веришь – привяжи
Ткань как амулетик –
Лес и камни – Мир ведь жив –
Реки, травы, ветер…

И вложи в него порыв
Всей Души открытой!!!
И богам своим скажи:
- Страсть с Душою… - свиты…. »

********

********


МОГИЛЬНЫЕ КАМНИ

___________

На старом кладбище забытом
Стоят могильные столбы,
И память жилками нефрита
Ещё хранит о прошлом сны…

Непроницаем мрак пихтовый
В бездонном запахе хвои…
Со стоном вырванные сколы
Усеяли подножья их…

Нет муравьёв там в рыхлом слое
И змей не вьётся по земле –
Покой хранит немое поле
Камней могильных в тишине…

Подслеповатый, серебристый,
Цепляясь, мох стирает след
Старинных надписей ветвистых,
Уснувших в камне Тайной лет…

Но каждый камень помнит вечно,
Над кем простёр он свой покой,
Как Суть его в потоках встречных
Роднилась с пришлою Душой…

Как с ней они, срастаясь в новой
Чуть тёплой каменной Душе,
Учились трепетом, как словом,
Рукам родных вернуть ответ…

Вот так, ощупывая камень,
Встречались Этот мир и Тот,
И в месте странном под руками
Дышало памятью тепло…

Потом шлифовкой трепет места
Равнялся чутко, неспеша,
Сливаясь с именем, и вместе
Несли сокрытый Ритуал…

Их много было на кладбИще
Камней, поставленных в ногах,
И ветер, между ними рыща,
Их узнавал легко впотьмах…

Одни простым куском стояли,
Какими их нашли в горах,
Другим чуть форму придавали
Неясных снов, зверей иль птах…

И камни, чувствуя заботу,
Шамана дух, тепло руки,
С годами разделили что-то,
Что породнило их с людьми.

А вместе истуканы были
Особой каменной семьёй,
И плыли сны их, словно были,
Одни на всех… одной Душой…

…….

Но вот однажды, на рассвете,
Из них вдруг хлынула роса!
То камни плакали, как дети,
Росой – безмолвная слеза…

За многие шаги отсюда
Лилась потоком алым кровь…
А им, казалось, что как будто
Их бьёт мечами злость врагов!

В бессильной боли выли камни,
И души их рвались туда,
Где племя таяло в обмане
Притворной дружбы на века…

Безумна эта ярость боя,
Когда уж нечего терять!
За честь всегда платили вдвое,
Чтоб пленом душ не замарать…

Когда всё стихло - стон, как ветер,
Пронёсся, закрывая Мир,
Далёкий вздох погоста встретил
И принял души как свои…

Во влажной пелене тумана
Сгустился мир притихших чувств…
Людей и камни там сковала
Чрез боль беды внезапной грусть…

…….

С тех пор и память, и тропинки
Позарастали муравой…
А душ нефритовые льдинки
Всё ждут касания рукой…

**********

ЧУЖАЯ СОСНА

________________

Эй, бродяга… это место… -
Лучше тут не жечь костра…
Посмотри, как духам тесно,
И как льнёт к земле искра,

Знаешь, притуши водою,
Лучше к лесу отойдём –
Мы обходим стороною
Это место даже днём…

*******

Раньше было здесь болото, -
Говорили в старину, -
Просто – топь, потом же кто-то
С краю высадил сосну.

И болото всё в тумане
Стало с давней той поры,
Пропадать здесь люди стали,
Обрывались, будто сны…

Тишины слепой остуда
И туманов липких сласть
Всё объяли… и оттуда
Тропка странная вилась…

Говорят, что за болотом
Уходила в лес она
И туманные тенёта
Рваной пеной волокла…

А сосна росла – на диво:
Стройной – в рост, красивой – в стать!
По коре лишь можно было
В той сосне сосну узнать…

Нет ни веток, ни иголок,
Корни скрыл туман густой,
Поднимаясь вверх, как морок,
Вместе с выросшей сосной.

…..

Но однажды всё пропало:
Тропка, морок и сосна,
А болото мёртвым стало
И иссохлось коркой дна…

Прадед нашего шамана
Долго там взывал к богам,
Песнь унылая камлала
С бубном дымом в облака…

Истощённый и усталый
Наконец пришёл шаман,
И его, однако, странный
Тот рассказ преданьем стал…

Будто есть за Мёртвых миром –
Самом нижнем из миров –
Лес подвластный древним Силам,
Силам чуждых нам богов.

Этот лес – такой огромный!
Он ни мёртвый, ни живой,
Нет там солнца и разломы
Не дают ему покой…

Там живут атхаров* Души
И дороги нет им к нам!
Но случается, что рушит
Время Грани, как капкан…

И когда в капкан на Грани
След их лыж вдруг попадёт –
Чужака швырнёт как камень
В безвозвратный к ним проход…

Вот айыы* мне и сказали,
Что чужой юёр* пришёл.
По захлопнувшейся Грани
В Этот Мир был вброшен он…

Нам не сделает он худа,
Хоть и чёрный* он шаман –
Все пришедшие оттуда
Ритуалы знают кам…

А болото – что ж поделать?
Ягод хватит в тундре нам –
По следам такого дела
Обживутся духи там…

Боги мне ещё сказали, -
И шаман устало стих, -
Чтобы дом мы не искали
Тот, что неживой стоит:

«Серых брёвен жизнь не носит –
Бойся в дом такой войти,
На стенАх, пустых как осень,
Смерть оставила следы…»


****************

*атхары – колдуны Магии Крови
*айыы – боги Верхнего мира
*юёр – дух, здесь – бранное слово.
*чёрный шаман – здесь: злой колдун, одиночка

**********

АРКАН

******

В Мире вечного тумана незаметны Миражи,
Ночью тёмной, липко щурясь, Тень невидимо спешит…
Даже сложная Защита – не совсем надёжный страж,
Если утром Тень, качаясь, превращается в Мираж…

Вьётся Тёмная тропинка осторожно меж Теней:
Мир чужой наощупь зыбкий и немного холодней,
Он по-своему красивый, Колдовства узорна стать…
Выводи, Тропа, к обрыву, там Мираж не будет ждать.

Ветер клочьями тумана закипает сверху вниз,
А в обрыве – Тропка знает – притаившийся карниз…
Там, в пещерке под карнизом, Руны скроют глубину,
Отдышусь я и без спешки Нить арканную сплету… -

Тёмно-алым – блеск Удара Истончившейся Звезды,
Голубым – мечты Каддафа, ледяные Сньяка сны…
Лазуритом – вечность Древних, что бессилье берегут,
Замыкая это цветом – чуть темнее – Кровь Кингу!

Неплохой Аркан… Искрится самой Тёмной Бирюзой!
Режут бешеные Нити хоть намёк на Мир иной…
Ухватить, обвить, опутать… и, стянувшись в краткий миг,
Разорваться Пустотою! .. свет которой не достиг…

……

Будет славная охота ночью тёмной, ночью злой…
Я Аркан небрежно скомкал предвкушающей Душой,
Тропку Тёмную погладил – вот хитрющая лиса! –
Ухмыльнулся и клыками чуть прищёлкнул: «Чудесаааа…»

********